Эндрю Петтигри - Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

Похожим образом писатели новостей, упорно придерживались того стиля, что использовался специально для информирования европейских правителей. Новости эволюционировали от конфиденциальных записок к оплачиваемым новостным рассылкам, а затем внедрились в газеты, не меняя при этом стиля и структуры текста. Можно, конечно, предположить, что новому поколению читателей льстило, что им преподносят информацию в том же тоне, который раньше предназначался лишь для правящих кругов и тайных советов. Возможно, так оно и было, но их в этом никто не убеждал. Газетчики не считали себя обязанными что-либо объяснять. Если читатели желали, чтобы им объясняли заграничные новости, или если им и впрямь так уж хотелось узнать что-то из областей более близких к их повседневной жизни, им приходилось обращаться к традиционным механизмам распространения новостей, а именно — к разговорам друг с другом.

Поэтому многие новости и комментарии к ним передавались из уст в уста. Подобное безразличие к насущным потребностям читателей, преследование интересов читателя воображаемого существовало и в изысканных классических сочинениях Жана-Поля Марата во времена Французской революции. До сих пор газетчики создают впечатление, что им важнее получить одобрение сильных мира сего или своих собратьев по перу, а не своих читателей. Новости были ориентированы больше на автора, чем на публику. Читателям оставалось либо принять это, либо обходиться без новостей, короче, приободриться и идти в ногу со временем.

Примечательно, что многие граждане Европы предпочли вступить в эзотерический мир печатных новостей. «Вы и представить себе не можете, — писал Джон Купер в 1667-м, — как сильно воспалился новостной нарыв». Медицинская аналогия вполне уместна, так как новости стали одной из жизненно важных вещей [922] I. Atherton, ‘The Itch Grown a Disease: Manuscript Transmission of News in the Seventeenth Century’, Prose Studies, 21 (1998), p. 39; reprinted in Joad Raymond, News, Newspapers, and Society in Early Modern Britain (London: Frank Cass, 1999), pp. 39–65. Заключение . Менее удивительно то, что во времена великих потрясений скупали памф-леты. Необходимость объяснений, наставлений или знаков верности объясняет всплески памфлетов, которыми сопровождались все значительные события этого периода. Больше удивляет желание читателей потреблять новости даже в те времена, когда, по обезоруживающему признанию газетчиков, новостей и не было.

Ответ, возможно, кроется в том, что газеты лишь частично ценили за содержимое, по меньшей мере равная часть внимания доставалась им за то, что они представляли. Они давали читателям зазглянуть одним глазком в мир за пределами повседневности. А это множество миров: страны, которые они никогда не посетят, битвы, в которых они, к счастью, никогда не поучаствуют; властители и принцы, которых они никогда не встретят и которые едва ли удостоят их взглядом, если все-таки встретят. Эти миры они могли узнать в исторических трудах или путевых заметках, но в газетах они преподносились в виде непредсказуемой мешанины; и все это по цене куска мясного пирога или кварты эля. Можно было обойтись и без газеты, но когда газеты появились, они сразу же стали атрибутом красивой жизни, знаком того, что гражданин с газетой достиг определенного положения в обществе, уход из которого будет для него болезненным. Газеты пустили корни в европейском обществе. Вырвать их оттуда невозможно.

Легко понять, почему для тех, кто был погружен в беспокойные события конца XVIII века, наступил решительный момент в истории коммуникаций. Газеты вышли из моды. Журналист эпохи Французской революции Пьер-Луи Роэдерер объяснял это с чарующей откровенностью в эссе «различными средствами распространения идей среди людей в обществе». Газеты, по его мнению,

«содержат только последние и самые поразительные новости; у них больше читателей, чем у книг или других изданий, которые покупают в книжных лавках, потому что, благодаря разносчикам и почтальонам, газеты легко находят своих читателей. Журналы имели больший общественный резонанс, чем прочие издания, потому что их читали все общественные классы, и потому что они доходили до своих читателей ежедневно, одновременно… во все общественные места, и потому что они были обязательной темой для ежедневных бесед» [923] Quoted in Elizabeth L. Eisenstein, Divine Art, Infernal Machine: The Reception of Printing in the West from First Impressions to the Sense of an Ending (Philadelphia, PA: University of Pennsylvania Press, 2011), p. 199. .

Поставщики новостей вытерпели многое в последние три века, с тех пор как в начале XVI века новости впервые стали товаром. Теперь у них появилась возможность достичь не только влияния, но и достоинства. Они больше не собирались быть, хотя бы в собственных глазах, презренными мелкими торгашами, но смогли стать «трибуной народа». Камиль Демулен писал в «Революсьон де Франс э де Брабан»:

«Итак, я журналист, и это прекрасное призвание. Это больше не жалкая продажная профессия, порабощенная правительством. Сегодня во Франции именно журналист хранит скрижали, определяет цензуру, контролирует сенаторов, консулов и самого диктатора» [924] Там же, с. 204. .

Ощущение безграничных возможностей было явственным, оно чувствуется в комментариях на протяжении всего XIX века. Это будет век триумфа газет. К 1835 году американский комментатор (то есть журналист) мог спросить: «Что мешает ежедневной газете стать главным органом общественной жизни?» «Книги отжили свое, театры отжили свое, религия отжила свое… Газета может повести за собой человеческую мысль во все величайшие моменты истории» [925] The New York Herald, 31 August 1835; Eisenstein, Divine Art, p. 208. .

Это было захватывающе. Становится понятно, почему Французская революция, засвидетельствовавшая внезапное бурное возникновение прожорливой прессы, имела такое влияние на умы современников. Во Франции контраст между подконтрольной прессой старого режима и вольностью революционных лет был особенно разительным. Но даже по тогдашним понятиям заявления, сделанные прессой, были чрезмерными. Была ли печать более важна, чем уличная агитация, дебаты в Национальной Ассамблее, жаркие споры в Клубе якобинцев, решившем судьбу Дантона? Террор зиждился на контроле Робеспьера над Комитетом общественного спасения, органом всего лишь из дюжины человек.

В этой триумфальной хвале периодической прессе слышится эхо величаний, сопровождавших рождение прессы в середине XV века, импульсивно возникавших снова. Возникновение печати было отмечено учеными и типографами, вовлеченными в новую индустрию, так как она играла в обществе преобразующую роль. В ретроспективе мы видим в этих оголтелых панегириках прогрессу большую долю фальшивых пророчеств и весьма прагматического интереса. Это напоминает нам, что из всех технических нововведений того периода печать обладала уникальной способностью саморекламы. Пушки, корабли и навигационные инструменты были жизненно необходимы европейцам, покорявшим остальную часть мира, но ничто из этого не могло восславить свои достижения подобно печати.