Наг Стернин - Ведьмы

– Готово, баба, – сказала Леля. – Кринку с противоядием я воском запечатала, не прольется. Побежала я?

– В сапогах-скороходах. Так тебя в град и пустили среди ночи. Они и утром-то ворота не откроют.

Буслай, пошатываясь, поднялся на ноги.

– Вместе пойдем. Пусть попробуют не впустить. Не бойся, девка, прорвемся, а там я из этого самого Радимира-воеводы все его кишки по одной вытяну и на палку намотаю.

– Да ты что? – заорала Малуша с отчаянностью. – Что это вы все? Рехнулись вы тут, или как?.. Ой, мамочки, батя же сам еще вперед Буслая этого квасу чуть ли не полжбана выпил, спасите-помогите!

– Это верно, – озадачился Буслай.

– Ой, да я ж знаю, чьих это рук дело, это он, он, старикашка противный, прилипала и ложный волхв, недаром он тайно в град пробирался!

– Бобич! – ахнула Потвора.

– Ой-ой, – выла Малуша, – отец теперь помирает, князь со товарищи помирают, и некому дать им корешков пожевать…

– Может, через подземный ход? – спросила Леля.

– Не найдешь в темноте, – возразила Потвора. – Да и закрыт он в веже изнутри, нет, идти тебе, внучка, через стену или в ворота.

– Нам, – сказал упрямый Буслай. – Я тоже пойду.

Потвора согласно кивнула головой.

– Противоядия напился?

– Аж в горле плещется.

– Тогда, молодец, нападет на тебя вскорости понос. Ну да ладно, справишься как-нибудь.

– А я? – спросила Малуша, глядя во все глаза на Лелю с Буслаем. – Что делать-то, батюшки-светы?

– А ты беги немедля в Темницкое. Скажешь от меня Дедяте, чтобы шел со своими мужиками ко мне сюда оружно, с топорами, щитами и боевыми луками. Что стоишь? Живо, живо.

Малушу будто ветром сдуло.

– Ну, внучка, вот и настал твой великий день, – сказала Потвора тихо. – Иди. Спасай Брячеслава-княжича. Отпои его от отравы и отворяй подземный ход. А я Дедяту с темницкими приведу в овраг прямо к ходу тому подземному. Благословляю тебя на великий подвиг. Дело твое труднее нашего, тогдашнего. Нас трое было, а ты одна.

– Нас двое, – сказал упрямый Буслай.

Потвора поглядела на него без улыбки и снова кивнула головой.

– Помоги вам Великий Род в отчаянном вашем деле. Поклонитесь ему.

Леля низко склонилась перед могучим столбом, на котором держалась островерхая крыша ведьминого жилья, и Буслай тоже отдал поясной поклон, дивясь в душе: с чего бы это так низко склоняются ведьмы перед этой от пламени со всех сторон глиной обмазанной закопченной деревяшкой.

Ослябя сложил мертвецов рядком во внутреннем градском дворике под Перуновым дубом и, сей великий труд свершивши, встал рядом под самым ярким факелом, гордо встал, заносчиво, будто бы вся эта орава лично им, удальцом, укокошена и в лапшу покрошена, собственной его могучею десницей.

Воевода согнал к дубу всех. Градские, отчаявшись выспаться суматошною этой ночью, толпились вокруг, зевали, чесали в затылках и подталкивали друг друга локтями. Находников, однако же, так никто и не опознал.

Из бани подошел распаренный Брячеслав со своими молодцами.

– Ну и что? Кто таковы? – спросил он воеводу.

– У которых рожи разобрать можно, так те мне не известные. А за других как тебе сказать? Хоть бы вот за этого, или вон за того, у которого и вовсе башка всмятку.

– Буслаева работа, сказал Брячеслав с досадою. – Лупит телепнями… Разглядеть человека невозможно.

– Жалко, купец уехал, – продолжал Радимир. – Он мужик бывалый, глядишь, и опознал бы кого. А так – и присоветовать что, не знаю. Разве что у Потворы погадать…

Брячеслав вскинул на воеводу глаза: не издевается ли? Нет, смотрел воевода, вроде бы, без усмешки. Княжич зевнул, потер глаза.

– Ладно, – сказал он. – Притомились мы. В вежу пойдем. Спать.

– А поесть? Есть, что ли, не будете?

– Нет, что-то не хочется. Утром покормишь, – княжич снова зевнул и вытер рукавом мокрое лицо. – А квас у тебя и в самом деле хорош. В нос крепко шибает.

Брячеслав пошагал к веже. Следом за ним потянулись и дружиннички. А Радимир повернулся к Ослябе и процедил сквозь зубы:

– Ты почему здесь? Я тебе где велел быть? Ворота закрыты?

Ослябя тут же и исчез. Другие зеваки тоже попятились расходиться. Радимир кликнул конюхов.

– Мертвых раздеть, одежу сдать ключнику, башки оторву, знаю я вас, смотрите у меня, завтра лично проверю. Трупы сложите на волокушу, отвезете поутру подалее от града и там захороните. Яму выройте в два роста, чтобы зверь никакой не раскопал. Только навьев нам в волости не хватало. И неча мне рожи корчить, возьмете с собою поболе народу, вот и не перетрудите свои нежные белые ручки. Пускай Махоня это дело и устроит. Где Махоня, проныр хитрозадый? Только что тут ошивался, кривая скотина, я сам видел!

Махони, однако же, у дуба уже не было, сидел он со товарищи в навратной башне, где всем обществом обсуждалось превеликой загадочности дело – воеводское поручение насчет рыжей лисьей шкуры, и совсем уж несуразную той шкуры цену. Гривну серебра обещал воевода за нее не пожалеть и клялся о том на мече.

Мужики совсем уже было сошлись на мысли, что тронулся воевода умом по причине медвежьей болезни: так напугал его, видимо, князь-батюшка воротным грохотом, что чуть ли не безвылазно сидит он в сортире, открылся у него жуткий понос, то и дело прикладывается к склянке с какой-то дрянью. Что до лисы, сами посудите, добрые люди, на кой леший полезет лисица в град?

Махоня в ту боярскую беседу врезался с ходу и так это дело ловко повернул, что мужики рты разинули от изумления.

– Что значит, не полезет? – сказал он, подмигивая и дергаясь. – А ежели мы ее очень попросим?

– Как это? – удивились мужики.

– Очень просто: Лисанька, матушка, пожалуй, милая, в градские врата распахнутые, в том мы, бояры́ серпейские, тебе бьем челом, рыжей стерве.

– Я думаю, лиса эта не простая, – осторожно сказал Ослябя.

– Какая-такая – эта? – удивился Махоня, сделавши большие глаза.

– Ах, ну-да, конечно… понимаю… – протянул Ослябя в восхищении, – была бы шкура… – а мужики кончили хлопать глазами, стали колотить Махоню по спине ладонями, цокать языками и ржать.

– Да, – почесал в затылке Ослябя, – но это ж надо кому-то в лес идти?

– Я и пойду, – хладнокровно сказал Махоня. – А вы, коли хватится меня за чем-нибудь воевода, говорите ему, что вот только что, мол, был он, я то есть, туточки, и как же это, мол, ты, воевода, с ним разминулся?

Сидели в навратной башне, в общем-то, неплохо. Все, чему полагалось иметься по такому случаю, имелось: и криночка с зеленым была, была и закусочка, а вот душевная размягченность не приходила, и не возникали меж бояра́ми ни благостная уважительность, ни всепрощающая любовь, куда там!

Суматошная безумная ночь шла к концу, но Махоня все не возвращался и под воротами, как уговаривались, не свистел. Того и гляди начнется в граде шевеление, отсутствие кривой скотины тогда попробуй-ко скрой, а что взбредет в голову воеводскую по такому по прискорбному случаю? Всех посвященных от одной этой мысли бросало в дрожь, непосвященные же с настороженностью поглядывали на Ослябю, потому как язык его, Ослябин, стал вдруг заплетаться, рожа сделалась видом пьяная не по выпитому, а это, знаете ли, та еще примета…