Игорь Адов - Младший сержант Алексей Крайнов

Короткая фраза врача. Один из дядек санитаров, поманив за собой Алексея, скрылся в палатке. Чёрные трусы, майка со свастикой на груди, Лёшкина гимнастёрка. Проверил – документы в кармане. Немецкое галифе, Лёхины же сапоги с родной ложкой внутри, свежие портянки; застегнулся, получил «гуд» от санитара и, хромая, бегом к столу.

Там ждали, к еде не притрагивались. Аккуратно, оберегая ногу, присел на выделенное ему место. Офицер отдал команду – все дружно, сложив руки, затараторили молитву. Лёшка, опустив голову, имитируя обращение к Богу, пробубнил под нос две первые строки «Отче наш» – докуда знал.

В тарелках была гороховая каша, рядом, на большом куске серого хлеба, небольшая палка жёсткой, копчёной колбасы. Горячий напиток цвета грязи, если не сказать хуже. Отхлебнув, хотел недопивать, отставить. Затем, подумав, решил, что, возможно, это лекарство, и, сморщившись, под удивлёнными взглядами сотрапезников, залпом влил в себя гадостную микстуру!

– Эс ист нихт дер водка, русиш! – под общий смех весело пошутил доктор.

Что это не водка, Алексей и так понял, а вот что название у этой гадости «кофе», узнал уже от соседей по столу, под общее веселие щедро наливавших Лёхе добавки…

После завтрака не спеша покурили: кто забил трубку, кто достал сигареты. Предложили и Алексею, но он отказался: всё равно не курил никогда толком, так, баловался. Подымив, лениво поднялись. По приказу офицера Лёха должен был мыть посуду и помогать по хозяйству санитару по имени Вольфганг. Остальные разделились – двое запрягли в развалившуюся, без задних колёс телегу посечённого осколками, израненного мерина и двинулись за дровами. Ещё один санитар с доктором принялся упаковывать в деревянные коробки разного рода склянки. Оставшиеся двое солдат, освобождая палатки, разбирали и стаскивали в кучу стеллажи, бельё, кровати.

По видневшейся в ста метрах дороге продолжали двигаться немецкие колонны.

К обеду ближе перемыл посуду, снял с шестов, протерев, плотно скрутил и туго перемотал шпагатом три избавленные от имущества огромные палатки. Дала о себе знать перетруженная нога. Вольфганг, заметив Лёшкины страдания, отвёл пленного на кухню и, усадив на низкий стульчик, поручил чистку картошки.

Закончил быстро, огляделся. Рядом, прислонившись к брезенту палатки, одиноко стоял чей-то легкий карабин. Посмотрел – заряжен. На железной коробке латиницей выгравировано – МАС 1936; такого Лёшка еще не видел. Побаловался – отставил. Запас колбасы, копчёное сало, лук, соль, перец, использовавшийся вместо столешницы большой железный лист, с дырками от заклёпок по краям. Почти догоревший костёр…

Мысль пришла неожиданно: подкинуть в угли дров. Протерев, приспособить на камнях над занимающимся костром металлический лист – тяжёлый! Пластики сала, с шипением выгибающиеся на раскалённой железяке, мелкорубленая колбаса, размягчающаяся от сального жира, золотистая, с поджарками картошка, на том же жиру скворчащая, – вот что увидело немецкое воинство, в полном составе резво нарисовавшееся на чудесный запах от костра.

– Ди руссеше гиниалитет ин дер айнфахайт! – немецкий доктор задумчиво чесал свою бородку.

Лёшка вопросительно посмотрел на Питера.

– Естешь добже зробеное! – радостно перевёл непонятную немецкую фразу в непонятное польское изречение немец.

Но судя по лицам окруживших Алексея ребят, добродушному похлопыванию солдат по плечам красноармейца, затея с картошкой всё же удалась. Радостное возбуждение солдат омрачил тот же доктор, обнаруживший прислонённый к брезенту палатки карабин.

– Вессен вафен?! – удивленно развёл руками офицер.

Вольфганг, приставив к ноге оружие, вытянулся перед командиром. Последовала короткая взбучка с указанием руками на небо, окружающие лагерь леса и, наконец, тыканьем пальцем непосредственно в Алексея. Затем, следуя команде, старый санитар, тяжело вздохнув, отправился нести караульную службу по периметру оставшихся от санчасти четырёх палаток.

За обедом Алексей, накладывая в тарелки свое жарево, прикрыв сверху второй чашкой, отставил в сторону порцию бродившего неподалеку Вольфганга. Был замечен доктором, подозван и на вопросительный кивок в сторону отставленной тарелки, вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал:

– Вольфганг!

С бурдой по имени «кофе», куском хлеба и порцией жаренной с салом и колбасой картошки был отпущен к караульному. Расположившись на ожидавших транспорта куче из матрасов, в десяти метрах от обеденного стола, Вольфганг, с набитым уже ртом пробурчав слова благодарности, жадно набросился на горячий обед. Самого же Алексея по возвращении ждал неприятный сюрприз: его порцию немцы поделили между собой, вывалив в пустую Лехину чашку холодный гороховый концентрат.

– Вольфганг, – наигранно пожал плечами офицер, чем ввёл в неуместное веселие сидевших за столом солдат. Кроме, разумеется, самого Лёшки: «У, фашисты», – зло обзывался про себя на сотрапезников Алексей, доставая из сапога ложку. То, что при готовке он и так от души напробовался своего жарева, осталось его маленькой тайной.

После обеда до самого вечера, помыв за всеми посуду, Алексей провалялся на куче матрасов, пытаясь разобраться в польских словах, которыми без остановки снабжал его Питер. Темы для разговоров были самые разнообразные: от причины начала войны между двумя социалистическими государствами до сравнения продовольственного обеспечения солдат. Немецкая еда Лёхе не понравилась однозначно: каша из банки, колбаса из дерева, хлеб безвкусный, и это он ещё про «ужасный» кофе помалкивал. Немцы Лёшкины рассуждения о своей безвкусной кормёжке поддержали. Не слышали лишь заключительного вывода Алексея: «Хрена вы нас с таким харчем одолеете!», но это он уже мысленно… добавил.

Правда, протянутая бродившим вокруг лагеря благодарным за заботу Вольфгангом, в круглой жестяной банке шоколадка чуть было не склонила чашу весов в другую сторону. Коричневая долька, затмив всё пробованное ранее, безумной сладостью взорвалась во рту Алексея. Очнувшись, словно от контузии, с усилием воли, под одобрительное кивание сидевших рядом солдат, с сожалением передал «яство» остальным.

«Но это же не еда – а так, баловство одно», – провожая глазами чудное лакомство, медленно приходил в себя Алексей.

О начале войны немцы рассуждали интересно: во всём виноваты евреи и комиссары. О как! Это они, евреи, захватив Россию, хотели завоевать весь мир. А немецкая армия, встав на пути «большевистских орд», этот мир спасает.

На Лёшкин с подковыркой вопрос о «спасенных» уже Франции, Голландии, Греции и стран иже с ними – собственно, от кого?! Собеседники долго орали про «швайн» Черчилля, настроившего «Ойропу» против мирного, немецкого народа. Сам же Алексей, при попытке узнать его мнение по данному вопросу, обострять ситуацию не стал.