Игорь Адов - Младший сержант Алексей Крайнов

Граната белым облачком рванула в воздухе аккуратно над лежащим в кювете фашистом. С места вражеской лёжки донеслись громкие ругательства. Затем на Лёшкину сторону поочерёдно, шипя запалами, прилетели две «колотушки». Рванули в пяти метрах – пронесло! Гранаты угодили в колею, набитую съезжавшими с дороги к госпиталю машинами и подводами. Привстал. Оглянулся, увидел белые от соли спины его недавних товарищей, со всех ног несущихся к лесу.

– Бросили, сволочи, – без особой злобы пробурчал вслед убегавшим красноармейцам Алексей.

Немец затих, в бегущих по полю солдат не стрелял, но проверять, жив или нет, без оружия – не рискнул. На мотоцикле, свалившемся от взрыва гранаты набок, Лёха ездить не умел, а потому пластунским способом, наплевав на раненую ногу, ужом вернулся в лагерь.

Колонна остановилась. Перевалив через неглубокий кювет, от неё отделились две бронированные машины с пулемётами и, стреляя на ходу, быстро двинулись наперерез бегущим красноармейцам, отрезая тех от леса. По дороге же к валявшемуся мотоциклу споро подскочили три его собрата с люльками.

Дальше смотреть Алексей не стал – не в кино…

Огромная, торчащая из травы голова хрипящего, умирающего коня; затихающий вой раненого солдата рядом; запах запечённой во вновь разгорающемся костре картошки – чувства обострились. Словно фотографируя, воспринимали мир ярко и быстро. Заскочил в палатку врача, сунул в карманы немецких штанов первое попавшееся на глаза: пару пакетов с бинтами, спички и табак. На выходе, у костра, аккуратно обойдя мёртвого Вольфганга, схватил топор, две забытые выпавшие из унесённого мешка луковицы и, улёгшись на траву, скоро пополз в сторону поля.

Метрах в ста от лазарета, измаравшись в крови, пересёк след Ганса. Секунду поколебался и, со всевозможной осторожностью, пополз вдоль него. Шагов через двадцать уткнулся в густо подбитые гвоздями немецкие сапоги. Ганс был мёртв…

Пробитый осколком гранаты, вымазанный в крови солдатский ремень, сухарная брезентовая сумка с солдатскими пожитками, карабин – всё! Ни патронов, ни лопатки, ни штык-ножа – вояки, блин! Присвоив имущество покойного санитара, пополз дальше. Найдя чуть возвышающееся в поле место, с густыми зарослями бурьяна, остановился. Задрав голову, аккуратно осмотрелся.

Метрах в трехстах, у палаток собралась большая толпа вражеских военных, растаскивающих не на шутку разгоревшиеся матрасы. Остановившаяся колонна разномастной техники на шоссе. Машины с красными крестами у палаток санчасти, давешний доктор, бегущий навстречу солдатам, под руки волокущим с поля мёртвого Ганса. Броневики, конвоирующие к лазарету пленённых красноармейцев с мешками украденных продуктов на плечах. Тело, накрытое плащ-палаткой – на дороге, у поставленного на колёса мотоцикла. Немецкий офицер, двумя громкими выстрелами из пистолета добивший многострадального коня и лежавшего рядом с ним раненого «коммуниста».

Жидкой шеренгой напротив выстроившихся фашистов поставили пленных. Тот же офицер после трехминутного расследования огласил приговор. Красноармейцев отвели к дороге, пинками и прикладами заставили улечься в кювете ничком и… лежачих, в спину, расстреляли. Всё это со своего укрытия прекрасно видел Алексей. Видел, но, к своему стыду, вместо ненависти к врагу или жалости к погибшим товарищам в Лёхиной голове радостно звучала лишь одна мысль: «Не заметили! Не нашли! Свободен!»

Колонна, забрав мотоцикл и тело его хозяина, продолжила движение. Госпитальные палатки усилиями погрузочной команды быстро захлопнулись и в виде огромных тюков нашли своё место в кузовах машин. В конце под приглядом доктора осторожно загрузили тела Ганса и Вольфганга. Грузовики, рыкнув двигателями, укатили вслед колонне. Лежащего в лесу мёртвого Питера искать никто не стал.

Не желая больше ползать и не рискуя высовываться, решил темноты дождаться в поле. Перевязался, съел лук, провел ревизию оружия и сумки Ганса. В карабине ожидаемо – четыре патрона. В сумке – складной нож, зубная щётка с порошком, расчёска, набор для бритья с зеркальцем, спички, пачка табака, носки, письма и – о боже! – две круглые банки с шоколадом. Одна, правда, начатая, но тоже ничего…

Оставшееся до сумерек время Лёха с интересом разглядывал в зеркало свою физиономию – давно не встречались. На «сухую» брился, чистил зубы, и всё это делал с шоколадной долькой за щекой. Жевать такую прелесть было расточительно, а потому только сосать – и никак иначе! На закате дала знать о себе жажда. Понимая, что ночью он воду точно не найдёт, а в лесу, где лежит убитый Питер, явно отдавало влагой, пришлось поменять планы. Дождавшись очередной паузы в движении техники на дороге, хромая, припустил к видневшимся вдали деревьям.

Войдя в тень, замер, прислушался и, погоняемый нарастающим автомобильным шумом, нырнул в заросли. Нашёл Питера, немного побаиваясь, обыскал затвердевшее тело. В маленьком кармане штанов, спереди, нашел жестяную баночку. Разглядывать не стал – темно, сунул находку в тот же карман на своих галифе. Больше ничего. Топором могилу не выроешь, а потому, виновато вздохнув, отправился на поиск воды.

У небольшого родника, питающего маленькое, метров десять в поперечнике, болотце, решил заночевать. Сходил в туалет, помылся. Шумя как слон, наломал зелёных листьев. Устроил себе «царское» ложе и… не сомкнул глаз до рассвета! Связать множество лесных шорохов с лежащим в нескольких сотнях метров мёртвым немцем оказалось для Лёшкиного воображения плёвым делом. Питер, Вольфганг, Ганс, расстрелянный им Хорст, казнённые красноармейцы – они все были рядом. Сидели за кустами и, тихо переговариваясь, ждали, пока уснувший Алексей выпустит из рук с патроном в патроннике карабин.

Он им такой возможности не дал! Всю ночь, обратившись в слух, просидел истуканом, подсвечивая темноту белками расширившихся от ужаса глаз. С рассветом разморило, начало клонить в сон, но, наплевав на желания, встал. Всё ещё испуганно оглядываясь и вздрагивая, ежась от холода, наполнил водой предусмотрительно засунутый в носок резиновый шарик из коробочки Питера, и в путь…

До обеда двигался, почти не скрываясь. Уйдя от большой дороги, широкой дугой обходя густо натыканные сёла, Лёшка, хоть и прихрамывая, бодрым шагом отмахал километров двадцать, пока перетруженная нога не затребовала привала. Да и живот, давно переваривший те вчерашние луковицы с шоколадом, своим бурчанием не двусмысленно намекал о немедленном решении продовольственного вопроса.

На первый взгляд, Алексей не видел в этом беды: воин, красноармеец, с оружием пробивается к своим товарищам. Кто откажет-то? Не везде же здесь враги?! Должны быть и нормальные люди. На крайний случай у него есть – нет, не карабин, конечно, а топор! Инструмент, который при любом раскладе стоил дороже булки хлеба с куском сала. Хотя… карабин тоже со счетов сбрасывать не стоило, в смысле, как средство убеждения, конечно. Проблема была в том, что Лёшка не понимал, как общаться с местными жителями, если те не согласятся на обмен. С немцами понятно – убей и забери; а с мирным населением как? Стрелять же не станешь? И что тогда делать?