Иван Азанов - Записки русского солдата

Спали по-цыгански: кому хочется тепла, ложись вниз, кому надо мягко, ложись сверху. Потом менялись местами, и так выживали все. Зима же была довольно суровая, морозы и там достигали двадцать пять градусов ниже нуля. А ветры были такие, что идти против ветра стоило большого труда, огромного труда. Лицо открытым держать было невозможно, секло до крови снегом, поднятым с земли. Закрывали лицо полотенцем, оставляя открытым один глаз, и в таком виде двигались и достигали нужной цели. Немцы в основном в то время ютились по деревням, так как одеты они были плохо. Дома, или хаты превращали в укрытия и отсиживались возле печек. Даже пушки затягивали в хаты. Стреляли через окно или через пролом в стене. Когда не стреляли, оттягивали пушку, а пролом стены затыкали мешками с соломой. Так вот и текли наши фронтовые дни.

Но были и из ряда вон случаи, какие бывают не каждый день. Под немецкое Рождество два немецких солдата везли посылки солдатам-фронтовикам на большой немецкой арбе. В неё были впряжены две огромные, куцехвостые лошади. Шёл обильный снегопад. Погода стояла довольно тёплая, без ветра. На фронте было тихо. Снег шёл густо, огромными хлопьями. Видимость чрезвычайно ограничена. И вот эти солдаты проехали занятое ими село Сажное, и едут полем к селу, занятому нами. Уже мало не доехали до него. Навстречу им из Чурсино шли два солдата и старший сержант, из взвода управления командира первого дивизиона. Немцы едут и разговаривают, смеются. Наши поняли, что это немцы, насторожились. Приготовились. Короткая схватка – и немцы обезоружены! Посылки уже делили не немецкие солдаты, а мы!

Через день, или два, точно так же, наши повар и ездовой с полевой кухни, поехали кормить людей на передовую, а кормили немцев. Однажды я сам вот такой же ночью, вернее вечером, шёл один на наблюдательный пункт. Дорога знакомая, а видимости ни какой. Ориентироваться не по чему, и я прошёл отворот от дороги на наблюдательный пункт. По времени чувствую, что должен дойти. Остановился, прислушиваюсь и всматриваюсь в эту темень, в эту снежную мглу. И вот заметил: мерцает огонёк едва заметно. Размышляю: где бы он должен быть? Потом до меня дошло, что я в деревне, занятой немцами. И огонь этот в школьном окне со стороны станции Сажное. Я пошёл назад, Благополучно добрался до своего наблюдательного пункта.

Командир взвода спрашивает: «Что-то ты очень долго шёл?» Так я говорю: «Прогулялся до немцев, был по ту сторону школы». Потом был такой случай: из села Сажное вышли два немецких танка. Направились в нашу сторону. Мы их видим, сидим и ждём. Нас на наблюдательном пункте пять человек. Двое разведчиков со стереотрубой, двое телефонистов и командир батальона. Оружия у нас – один наган у комбата, и больше ничего. Окоп наш немудрящий, глубиной около метра. Над ним перекрытие поперёк окопа несколько жердочек. На них настлали старые, полугнилые доски. На досках слой земли сантиметров пять-десять толщиной и снег, сколько навалило и удержалось. Вот и всё. Между землёй и крышей щели на толщину жердей. Через эту щель и велось наблюдение за противником. На одной линии с нами были окопы командиров других батарей, и командира дивизиона. В полукилометре от наших окопов были окопы второго дивизиона. Так вот, танки направились один – в расположение окопов нашего дивизиона, второй – в расположение окопов второго дивизиона.

Танки идут, мы сидим. Один поравнялся с нашим окопом и остановился в метрах двадцати, двадцати пяти от окопа. Заглушили двигатель, разговаривают. Я смотрю в щель. Потом стала поворачиваться башня. Остановилась пушка, направленная в сторону нашего окопа, но задрана вверх. Потом пошла вниз, остановилась на нашем окопе. Я ложусь сверху на товарищей и шепчу: сейчас выстрелят, пушку навели. Не успел я высказать – выстрел! Разрыва не последовало. Лежим. Потом завели двигатель, танк пошёл дальше, к нам в тыл. Мы стали считать потери, оказалось: у комбата разбило фляжку с водкой, помяло крышку у польского телефонного аппарата и кое-кому достались удары комышками земли по разным частям тела. Это все потери, что понёс наш первый дивизион. Второй дивизион не усидели в своих окопах, пустились наутёк, но видимо уже вблизи от танка. Понесли большие потери, не помню, сколько именно человек. В том числе и командир дивизиона был убит пулемётным огнём.

Полк наш был расположен на небольшой площади в районе деревни Чурсино. За зиму порядком насолил немцам. Где-то, к концу зимы, не помню числа, или конец февраля, или начало марта, часу в десятом утра, во время завтрака, прилетели двадцать четыре немецких бомбардировщика. До сих пор авиация нас не беспокоила. Потому, наверное, причинила нам огромный урон. Из четырёх наших пушек собрали в арт. мастерской только одну. Лошадей перебило и покалечило больше половины. Людей тоже больше половины вышло из строя. Много было и убитых. Деревня пострадала очень сильно. Дома, в которые попали прямые попадания разрушило совсем. Другие же растрясло так, что они и стояли на местах, но для жилья были не пригодны. Местные жители не были эвакуированы, толклись тут же, вместе с нами. Потому, и у них были и убитые, и раненые. Хата, где обитали мы, пострадала не более других. Вокруг её разорвалось шесть бомб, четыре бомбы за хатой в огороде между пушками, почти на уровне щитов. Они и изуродовали пушки. Одна в огороде, от этой пострадали лошади, и одна на дороге, побольше весом, чем остальные. Крыша на хате была соломенная, от неё не осталось ни соломинки. Всю солому раскидало по окрестностям.

После этой бомбёжки пушки нам дали другие, на резиновом ходу, полегче весом, более современные. Потом нас передвинули на Юзимобарвенковское направление, на западный берег Северного Донца. Но там мы воевали недолго. В конце марта, хутор, где стояла наша батарея, обошли немецкие танки. Пушки сняли с боевых позиций, но вывезти не смогли. Пушки застряли в снегу, и лошадей перебили танки. Люди, что уцелели, собрались в селе Писаревка. После этого нам удалось вытаскать обломки пушек и сдать их в металлолом. После этого нас отвели на формировку в деревню, недалеко от Купянска. Простояли около месяца, потом нас вооружили 152-миллиметровыми гаубицами, образца 1910 года.

Отправились мы в оборону южнее Красного Лимана, под Славянск. Полк наш стал именоваться «667-й Гаубичный, артиллерийский полк РГК», т.е. резерва главного командования. Коней сдали, полк полностью перевели на механическую тягу. У нас в батарее было три трактора НАТИ-3, и один трактор НАТИ-5. Командиром батареи стал лейтенант Игнатов. Плотникова перевели начальником штаба дивизиона. Командиров взводов, помощника командира батареи, тоже поменяли, и я сейчас не помню их фамилий. Вскоре, после того как мы обосновались в лесу под Славянском, оборудовали четыре огневых позиции: основную, две запасных и ложную. Меня с товарищем командир батальона откомандировал на передовой наблюдательный пункт, на командный пункт командира роты, из бригады морской пехоты, не помню её номера.