Иван Азанов - Записки русского солдата

Он согласился, завернули махорку. «Ну, говорю, давай, высекай огня». Он устроился, сидя в окопе. Высек огня, прикурил. Потом я прилёг на бережок его окопа, голову спустил к нему в окоп. Прикурил, затянулся раз, или два. Разговариваем с ним шёпотом, чтоб не тревожить товарищей. Тут удар мне в левую руку, повыше локтя, я лежал, опершись на неё. Мне показалось, что кто-то бросил камышек земли и попал мне в руку. Осмотрел вокруг локтя, камышка нет, что-то непонятно. Решил встать, оперся на левую руку, больно. В чём же дело? Повернулся на живот, пошевелил рукой, больно. Тогда дошло до меня, что ранен. На передовой тихо, не стреляют ни те, ни другие. Совсем непонятно, чем ранило? Откудов? Обращаюсь к товарищу: «Меня, кажется, ранило. Пойдём к миномёту, поможем». Он говорит: «Ты разве жив? Я думал, тебя убило». «Откудов ты взял?» – говорю. «Я слышал удар, думал тебя в голову шварнуло». «Пойдём, говорю, посмотрим, что там? Если надо, поможешь перевязать». Я разделся, пулевое ранение. Вход – вот он, а где же выход? Осмотрели руку вдвоём, выхода нет! «Ну, ладно, говорю. У тебя пакет есть?» «Нет». «И у меня нет. Товарища перевязывали, израсходовали». Кричу: «У кого есть пакет?»

Услышал командир взвода, подошёл. «Что, ранил?» – спрашивает. «Так, говорю, царапина». Он осмотрел руку сам: «Слепое пулевое ранение, а не царапина». Принесли пакет, перевязали. Лейтенант начал рассказывать, где и как найти полковую медсанчасть. Я ему говорю: «Никуда я не пойду с такой царапиной». Он встал по команде смирно: «Товарищ красноармеец! Приказываю следовать в санчасть!» «Есть следовать в санчасть» – отвечаю. Раздал я свои личные вещички, и подался. Переехал через Дон, в санчасти выписали мне справку о ранении и направили в дивизионный медсанбат, километров десять до него. Я ушёл пешком. Дорогой меня стали мучить боли в руке. Сильная ломота в области локтя, но дошёл до санбата без приключений. Там попросил перевязать послабже, то рука стала опухать, бинты стали туго. Перед утром меня усадили в кабину автомашины и отправили в полевой передвижной госпиталь. В тот же день хирург – женщина, удалила мне пулю. На следующую ночь нас отправили на автомашинах на железнодорожный санитарный поезд.

Где, куда ехали ночью, не имею понятия. С поезда высадились в городе Борисоглебск, Воронежской области. Там, в эвакогоспитале пробыл я полтора месяца. Пять дней на койке, остальное время в выздоравливающей команде. Потом попал в г. Усмань, в запасной полк. Оттуда, где поездом, где пешком с маршевой ротой, числом в сто двадцать человек двинули мы на фронт. Прибыли под г. Воронеж, в село Айдарово, во вновь формируемую 305-ю стрелковую дивизию. В Айдарово построили нас в колонну по четыре. Стоим. Появился седой, беззубый, сутулый капитан. Прошёл туда, потом обратно, и так несколько раз. Сам всматривается в лица солдат. Покажет пальцем: «Вот вы». Задаёт вопросы: «С какого года рождения, с какого года в армии, какое образование? С какого года на фронте? Специальность и т. д.» Потом покажет на следующего солдата и опять примерно те же вопросы. Отойдёт. Потом снова подойдёт. И так около часу ходил и выискивал то, что ему хотелось. Нам уже наскучило так стоять. Ко мне подошёл четвёртый раз: «Вот вы, товарищ красноармеец». Ну, я думаю, меня уже три раза спрашивал, теперь-то он не мной интересуется, а кем-то другим. Стою, молчу. «Вот вы!» По очереди отзываются то один, то другой. «Нет, нет! – отвечает, вот вы!» «Я, что ли? – говорю?» «Да, да!» Ещё один вопрос ко мне, потом командует: «Два шага вперёд! Марш!» Вышел из строя. Командует: «Сомкнись!» Вывели из ста двадцати человек всего шесть человек. «Остальные направо, шагом марш! Вы за мной».

Привёл нас в деревенскую хату: «Вот здесь располагайтесь!» Ну, мы, конечно, после марша, рады месту. Что тут, зачем мы тут, и не спрашиваем. Потекли дни, один за другим, нас кормят, никто ничего не говорит. Никто ничего не спрашивает, и мы молчим. Живём. На нарах спим, кому сколько захочется. Неделя, другая прошла, потом зашевелились. Командир взвода объявился, потом командир батареи. Оба младшие лейтенанты. Потом выяснилось, что попали мы в штабную, или батарею управления КАД – командующего артиллерией дивизии. Командующим был подполковник Заботин. Склад его характера был прямой противоположностью его фамилии. Очень спокойный и беззаботный, уже пожилой человек, и совсем не венного склада характера. Командир батареи, младший лейтенант, красавец мужчина, очень стройный, с бородкой. Человек, одетый в военную форму, годился бы только для парадов. Но дел от него мы тоже не видели. Взводный, младший лейтенант, маленький, толстый, жирный украинец, Коваленко. Бездельник и пьяница. Начальник штаба – тот седой и беззубый капитан, что отбирал нас, капитан Солодовников, мой земляк, родом из Перми. Человек умный, деловой, но больной.

И вскоре он покинул эту должность по болезни. В конце декабря 1942 года нашу дивизию поставили на линию обороны южнее Воронежа, то есть, в первый эшелон обороны. Все люди дивизии были поставлены на лыжи. Когда дивизия вышла на марш с места формировки, то всё своё имущество тащили на лыжах. Пулемёты, миномёты, даже печки. Во время развёртывания боевых порядков пришлось тянуть связь к командирам артиллерийских подразделений и частей с командным пунктом командующего артиллерии дивизии. А бывалых телефонистов оказалось два человека, остальные в этом деле новички. Простое дело связать два конца кабеля, и это не умели. И вот началась учёба на поле, ночью, в метель. Надо было обучить тридцать человек, этой несложной, но ответственной профессии связиста.

Я и ещё один солдат, по фамилии Андреев, брали с собой группу людей с катушками кабеля и вели отыскивать нужную точку на местности, где находился тот или иной командир. Подключали аппарат и тянули линию на НП КАД подавали конец дежурному телефонисту. Проверяли наличие связи. Нагружались катушками, шли тянуть новую линию. Притом, «добрым словом» поминали своё начальство. Почти два месяца сидели, бездельничали, не знали, за что же нас хлебом кормят, они не провели ни одного часа занятий. Теперь нам их работу надо делать на ходу, в боевых условиях, где каждая минута дорога. Хорошо ещё, что времени было достаточно на подготовку операции. Операция была сложная, важная и ответственная: надо было прорвать оборону врага на участке нашей дивизии. Потом развить наступление, выйдя на оперативный простор частями Донского фронта в направлении Белгород, Харьков, Полтава.

Не помню номеров артполков, которые были приданы нашей дивизии. Помню только, что было сосредоточено по двести стволов на один километр фронта. Операция была успешно осуществлена. Я впервые за всю войну участвовал в такой операции. Впервые понял, что и наши войска при умелой подготовке и организации могут совершать великие дела. Душа петухом пела, когда после залпа РС, наша артиллерия открыла огонь по врагу. Вначале слышались отдельные выстрелы, и залпы, потом слились в один протяжный гул. И в течение двух часов гудело всё вокруг! Земля подрагивала под ногами мелкой дрожью от выстрелов и разрывов. Чувство гордости охватывало нас всех за то, что и мы вложили немалую долю своего труда в подготовку этого концерта! Через два часа после артподготовки поднялась пехота и пошла вперёд, не встречая серьезного сопротивления со стороны противника. Правда, в полосе действия нашей дивизии немцев не было. Были венгры, румыны и итальянцы. Но желания воевать у них не осталось. Улепётывали без оглядки, особенно итальянцы с румынами.