Иван Азанов - Записки русского солдата

Сильные опорные пункты немцев Буды и Гуки, за них топтались по несколько дней. Но упорно двигались к Харькову. Харьков брали тоже обходным маневром: наша дивизия двигалась с севера от Харькова, три раза передвигались мы по радиусу от Харькова, но фронтом на Харьков. Первый раз развернулись по шоссе Белгород – Харьков, второй раз со стороны мединститута, третий раз со стороны Залютина Яра. И четвёртый раз – с запада по шоссе Харьков – Полтава. Не соединились с южной группой километра два, два с половиной. Немцы не выдержали, ночью пошли наутёк. Часов около двух ночи появились пожары в Харькове. Мы закричали: «Ура! Немцы бегут!» Батя окрысился на нас: «Откудов вы взяли?» Мы ему говорим: «Раз жгут город, значит бегут!» Так и вышло! Мы той порой стояли в лесу, готовились разворачивать связь. Готовились к бою. Батя связался по радио с соседями, наше предположение оправдалось. Связь тянуть не понадобилось. Пошли преследовать противника в направлении Полтавы. Но в Полтаву нас не пустили, прошли южнее Полтавы, через Санжары, Карловку, и на Кременчуг.

Под Харьковом я снял с ремня лопатку, и бросил в кусты, и сказал: «Теперь до Днепра не понадобится. Немцы бежать будут без оглядки». Бежать они и бежали, но за собой оставляли жуткую картину: сжигали всё, что могло гореть, дома, скирды, деревни, даже нажинки после конной жатки. Население угоняли с собой, кто не мог идти по инвалидности или болезни, убивали на месте. Под Днепром засыпали колодцы. Были случаи, когда колодцы были завалены трупами детей и стариков. По-ихнему, готовили «мёртвую зону» для нас, где мы должны были зимовать, по их планам. Но у нас были планы свои, и дела свои. После того, как мы вышли к Днепру, под Кременчуг, нашу дивизию отвели на формировку в Харьковскую область. Штаб дивизии стоял на станции Огульцы. Артиллерийский полк 830-й, в Черёмушной. Пехотные полки в окрестных деревнях. Это отвели нас за двести километров от Днепра, из этой «мёртвой зоны». Здесь посёлки и деревни были целы, и местное население на местах, дома.

Полтора месяца мы здесь бездельничали. Питались отлично, мясного было более чем достаточно. Овощей сколько угодно. Повар трудился на славу, но и мы вложили свою лепту. Когда Батя узнал, что идём на формировку, нам тихонечко сказал об этом, и сказал: «Чтоб девятый не… Поняли? Нету?» Мы сказали: «Поняли». И отправились в поход: Кума, я, Вася Талматов, Митя Гладышев и лейтенант Айдаров, командир взвода разведки. Когда мы набрали штук шесть рогатых, лейтенант, боясь ответственности, покинул нас. Мы продолжали действовать вчетвером. По дороге пахали огороды местным жителям. Кума у нас заключал сделки, тащили сырым и варёным. Когда мы прибыли к месту назначения, у нас было двенадцать рогатых и одна из них дойная. Штук полсотни птиц, столько же яиц, и пятьдесят литров самогону. Всё это в общий котёл, по-братски. И все были сыты, и все молчали, и всё прошло тихо. Батя только молча улыбался.

Когда наши войска форсировали Днепр и взяли Киев, нас срочно сняли с формировки и скорым маршем двинули на Киев. До станции Ичня, в Сумской области шли пешим ходом. На станции Ичня погрузили в эшелоны и до станции Дарница бросили железной дорогой. Там опять на марш, и скорым маршем на Житомир. Но на полпути пришлось вступить в бой сходу, под село Брусилово, где наша дивизия остановила немцев. Заняли оборону, стояли на ней почти до нового, 1944, года. Не помню число, знаю только, что назавтра у немцев праздник Рождество, а мы сегодня пожаловали к ним на праздник, т. е. накануне. Оборона чем была памятна? Тем, что все наблюдательные и командные пункты были сосредоточены на одной высотке. Других поблизости не было, и рассредоточить их не было возможности. Командные пункты батальонные, полковые, дивизионные, корпусные, армейские и фронтовой, все были здесь.

Перед началом операции приезжали на рекогносцировку Ватутин с Хрущёвым, тоже на эту высотку. Изрыта она была хуже, чем червивое яблоко. Сплошь блиндажи, блиндажи, и хода сообщения между ними. Но движения никакого. На подходах к ней стояли часовые и ночью и днём. Ночью ещё разрешали ходить, днём же никому. Часовой окликнет, потом командует: «Ложись!» Если человек не подчинился, пускает автоматную очередь выше головы. Поневоле ляжешь. Если же надо, вперёд ползком. Если же нет, поворачивай назад. Вот таков был порядок. Высотка же эта торчала у немцев, как бельмо на глазу, и ничего обнаружить невозможно. И вот в один из дней над ней появился немецкий «мессершмит». Стал кругами летать над высоткой, на высоте метров двести. Сделал несколько кругов, наверное, мечтал уже повернуть домой. Но случайно лег курсом на ствол зенитного, 25-миллиметрового орудия. Командир орудия, старший сержант, не упустил этого случая и дёрнул шнур, или нажал педаль, я не знаю этих орудий.

Короче, произвёл выстрел. Снаряд прямым попаданием разнёс этот самолёт, да потом он врезался в землю. Разнесло его так, что на портсигар не найти жестянки. Пистолет и часы лётчика, и те мало на себя походили. Всё, что он разведал, осталось навечно, на этой высотке. Через несколько минут по телефонам стал вопрос: «Кто стрелял?!» Кто стрелял, ответа долго не было. Потом назвали фамилию, звание и должность стреляющего. Последовал приказ: «Явиться в штаб полка». Пошёл старший сержант и трое суток не появлялся на батарее. Потом явился с орденом «Красного Знамени» на груди. Оказалось, что для охраны этой высоты стоял в округе зенитный дивизион, но ему было приказано, не открывать огня без приказа какого-то крупного начальника. Старший же сержант произвёл выстрел самовольно. Когда все узнали об этом, то все переживали, что же будет сержанту? По телефонам справлялись: «Пришёл, нет? Пришел, нет? Что же с ним сделали?» – никто не знал.

Когда прорвали оборону противника и пошли в наступление на Бердичев, потом до станции Голендры, в Винницкой области. Почему-то это мало что осталось в памяти. Особых событий, видимо, не было, да и крупных населённых пунктов тоже. Под станцией Голендры стояли в обороне месяца полтора, и тоже чего-либо памятного не случилось. Наш наблюдательный пункт был устроен на чердаке домишка путевого обходчика, около километра от посёлка, станции Голендра. Домик частенько обстреливала немецкая артиллерия, потому там обычно дежурил один разведчик. У него там стоял телефон и он мог разговаривать со всеми точками нашей связи. Все остальные люди ютились в блиндаже за домиком. Зимой в блиндаже было всё нормально, сухо и тепло, и безопасно. Но когда начало таять, то один человек всё время отчерпывал и выносил воду, а она всё время поступала новая. Надоел этот блиндаж хуже всякого всего.

Где-то в начале апреля мы выкурили немцев с насиженных мест, и тихонько стали толкать к Виннице. Их передовые заняли довольно быстро, так, что они бежали, побросав всё, что можно было бросить. Погода была – самая распутица. Проехать на телеге – и то не везде было возможно. На первый день отогнали немцев недалеко, километров семь- восемь. Мы, связисты, взяли порожнюю повозку и человек семь. Подались в немецкие боевые порядки, с целью отыскать узел связи, и раздобыть телефонного кабеля, но и аппаратов, если удастся. Делали мы такое уже не раз, а много раз. Кабель всё время приходил в негодность, а нового давали и редко, и мало. Потому мы не упускали случая поживиться за счёт врага. Основное наличие кабеля, коммутаторов и даже катушек, было немецкое. Так, что это для нас было обычное занятие.