Николай Сванидзе - Погибель Империи. Наша история. 1918-1920. Гражданская война

– Процессами над спецами из «бывших» дело не ограничится. Потому что спрашивается, а куда смотрели коммунисты, когда эти вредительствовали у них под носом. Ага! Прозевали. И если бы не славное ГПУ, коммунисты по заводам и шахтам так бы и спали дальше. Стало быть, от судов над «бывшими» перейдут к судам над нынешними. А на освободившиеся места придут новые, голодные. Вон их сколько, злых и на все готовых, лишь бы подняться в этой проклятой жизни. И так будет снизу доверху и везде.

Вот Борис Иофан выиграл со своим проектом Дворца Советов. Циклопическое сооружение полкилометра в высоту. А там, на вершине, под облаками – Ленин. И у него палец, который указывает в будущее, размером с двухэтажный дом.

Зина, у меня отец был архитектор. Он орал в ярости, когда увидел, что предлагает Иофан. Отец говорил, что Луначарский написал Ле Корбюзье: «Народ любит королевские дворцы».

Не только, не только… Каждый хочет как-нибудь кем-нибудь пристроиться во дворце или поближе к дворцу, чтобы посытнее, погуще. И это то, что надо для Сталина.

Андрей поймал себя на том, что до последнего его мысль отказывалась приближаться к Сталину, и вслух ответил сам себе:

– Ай да герой, решился про Сталина порассуждать.

И уже не мог остановиться:

– Троцкий еще здесь был, но из партии его уже выгнали. А Сталин на съезде вдруг заявил, что готов уйти в отставку. Как это он сказал тогда… Партия нуждалась во мне, как в человеке крутом. Я был противоядием оппозиции. Сейчас оппозиция разбита. И все хором закричали: «Нет, не уходите! Никакой отставки не принимаем». Каменев с Зиновьевым написали покаянное письмо, его в «Правде» напечатали. А их отправили в ссылку, а Троцкого из страны выслали. А Сокольников, который тоже каялся, написал Каменеву в ссылку: «Приезжайте, Лев Борисович, надо срочно посоветоваться». А Сокольников еще по гимназии приятель Бухарина. Вот они встретились втроем. Сокольников, Бухарин и Каменев. Бухарин говорил, что Сталин беспринципный интриган. И вот эта запись разговора Бухарина с Каменевым – оп – и появилась на столе у Сталина. А ГПУ опубликовало запись этого разговора на Западе. Потом этот вроде как заграничный вариант в Москве раздали членам ЦК. Все стали обсуждать, что Каменев на Бухарина настучал. А на самом деле, это просто была гэпэушная прослушка. И это большая затея против них всех вместе взятых. Так что можно считать, что все эти люди уже не игроки. Кроме Сталина есть только один игрок – ГПУ. А глава ГПУ – Ягода. А у меня с его женой…

Зина знала про связь Андрея с женой Ягоды Идой и про то, что у них сын. Но Ида еще до рождения ребенка разорвала отношения.

В 32-м Андрея назначили прокурором Москвы. Ида захотела стать заместителем московского прокурора и стала им. Это показалось ей забавным, хотя Андрей ее уже не интересовал. Самого Ягоду личная жизнь его жены не занимала. Ягода в это время успешно приударил за невесткой Горького. Ида теперь хотела делать карьеру. Она начала писать диссертацию на тему «От преступления к труду». Суть диссертации: ГУЛАГ как идеальное средство «превращения наиболее скверного людского материала в полноценных активных сознательных строителей социализма». Андрей по должности вошел в круг людей, как раз занимающихся переработкой «наиболее скверного людского материала». У них были обязательные вечеринки для своих. Придя впервые, Андрей сказал себе: «Это Орден, они – люди Ордена, и я – тут».

Однажды для силовой элиты была устроена встреча со Станиславским, который должен был рассказывать о своей театральной системе.

Андрей стоял, прислонившись к косяку, курил, здоровался с входящими. Стол в отдельном зале ресторана «Метрополь» был уже накрыт. Многие из приглашенных пришли с дамами. К Андрею подошел Матвей Берман, зампред Управления лагерей. У Бермана были красные больные глаза.

– Замотался совсем. Дел невпроворот. Ездил с ревизией рабочей силы по лагерям. Есть, есть строительный ресурс у страны. Конечно, гной все эти людишки, но мы их удачно по лагерям собрали. Просто отлично. А то, поди, их по деревням уговаривай, чтоб на стройку ехали. Они не понимают величия наших строек. Ныли бы, что у них коровы, семьи да земля не пахана. Кулачье. А теперь из лагерей их погрузим – и на строительство канала. А кроме того, мне доложили, что высланные бабы стали беременеть. Значит, все в порядке. Множится социалистическая рабочая сила. Вы что пить будете?

– Водку, – ответил Андрей.

Тут вошел Станиславский. Ближайшая к Андрею дама встряхнула мех на плечах.

Станиславский говорил о том, что актер должен переживать то, что происходит с его персонажем, должен понять внутреннюю логику персонажа, причины всех поступков. Андрей, слушая Станиславского, вспомнил недавно полученную секретную информацию о том, что люди с Украины, с Северного Кавказа добираются до Медвежьегорска, где лагерники строят Беломоро-Балтийский канал, и пытаются устроиться работать вблизи лагеря, чтобы спастись от голода. Зэки из зоны выносят находящимся на свободе какую-то еду.

Андрей вскоре ушел и поехал к Зине. Зина была на третьем месяце беременности. Жила теперь на Соколе, в коммуналке всего на три семьи, одна в комнате, которую ей дали в институте, где она работала.

Андрей не прошел дальше порога и прямо в дверях сказал: «Зина, я очень тебя люблю и никогда не женюсь на тебе. Я буду заботливым отцом, но ребенок не должен носить мою фамилию. Это единственный способ спасти вас. Я сам не буду держаться за место, и они долго не потерпят меня. Я чужой, я их враг… Зина, я не выдержу пыток».

– Я поняла тебя, Андрюша, – сказала Зина и действительно поняла его. – Что ты стоишь на пороге, пойдем в комнату.

В августе Андрей поехал на пароходе по Беломоро-Балтийскому каналу, по ББК, как говорили. ОГПУ устраивало такие развлекательные туры по каналу. Для писателей, например, а этот – для прокуратуры и наркомата юстиции.

По дороге на ББК был сплошной банкет. Сначала в поезде Москва – Ленинград. Поезд состоял из одних мягких вагонов. В купе заносят сыры, копченые колбасы, фрукты, вина, коньяк. Андрей вышел покурить в коридор. Стоявший рядом человек представился – прокурор такой-то – и опять стал смотреть в окно. Не поворачиваясь к Андрею, заговорил: «Я тут ем, пью и вспоминаю, как до Москвы добирался. Всюду вдоль полотна стоят оборванные босые дети, старики. Кожа да кости. Все тянут руки к проходящим вагонам. У всех на губах одно слово: хлеб, хлеб, хлеб».

В Ленинграде в «Астории» опять кормили.

«Кормят на убой», – думал ошалевший от зрелища жратвы Андрей.

Этой еде не было предела. Официанты поминутно развязно кричали: «Чего желаете?»

Посреди этой вакханалии вдруг появился Тухачевский. Он был в командировке в Ленинграде, остановился в «Астории» и зашел просто так. Крыленко, с Гражданской войны знакомый с Тухачевским, представил ему Андрея. Тухачевский сел к ним за стол и заказал ростбиф, уточнив: «Не слишком много крови». Официант вытянулся и ответил: «Есть».