Анджей Иконников-Галицкий - Сожженные революцией

Пензенский инцидент не только породил раскол в епархии, но имел и иные, куда более мрачные последствия. В борьбе против патриаршей церкви Путята и путятинцы не усомнились прибегнуть к помощи местной советской власти. Власть эта, тогда ещё не вполне безбожная и не стопроцентно большевистская, склонялась на сторону путятинцев по причине их раскольничьего демократизма. Дабы упрочить складывающийся альянс, приверженцы архиепископа Владимира принялись деятельно обряжать свой раскол в революционные одежды. Образованный ими «Христианский союз» заговорил митинговым голосом на языке анархо-коммунистических резолюций.

Из листовки пензенского «Христианского союза», выпущенной в ответ на послание патриарха Тихона об отлучении Владимира Путяты от церкви:

«…Сущность религии, в частности христианства <���…> заключается не в догматических школах, а тем более не в канонах и церковных правилах, имеющих преходящее значение, а в религиозной настроенности, религиозном чувстве, не поддающемся даже определению… Кто живёт таким религиозным чувством, для того не играют существенной роли выработанные Церковью правила дисциплины, такой человек в упоении религиозным чувством способен на отмену даже догматических истин Церкви, если они ему помешают в его религиозной жизни» [258] Цит. по: Крапивин М. Ю . Всеволод Путята в контексте религиозной политики органов ВЧК (1918–1919 гг.) // Вестник церковной истории. 2013. № 1/2. С. 261. .

В этой листовке содержится рецепт уничтожения Церкви: полная дезинтеграция в индивидуалистическом своеволии. У каждого своё чувство, своя религиозная волна. Нет признанных правил (без которых невозможно делать общее дело); нет согласного понимания истины, а значит, нет человеческого единства. Каждый сам за себя и сам по себе. Но тогда и Христос не приходил, и апостолов не было, да и Бога нет, потому что у каждого свой бог, каждый сам себе бог.

«Будете как боги».

С адептами такой веры властям справляться легко и удобно, потому что они не способны к организованному и согласованному сопротивлению.

Пензенское противостояние не обошлось без доносов и без вмешательства ЧК, впрочем, весьма умеренного. Большевистская власть, окружённая со всех сторон врагами, предпочитала тогда не ввязываться в религиозные споры. Но те, кому надо, сделали выводы. С этого времен и в ЧК, и в окружении Троцкого и Ленина начинает вызревать стратегия грядущего уничтожения Церкви – по-нечаевски циничная, по-азефовски действенная.

Стратегию эту можно назвать так: управляемый раскол. Главный враг – патриаршая церковь, ибо только она цельна, только она способна объединять миллионы. Нанести ей удар надо от имени Христа, руками тех людей, которые имя это призывают. Из их числа отобрать талантливых, деятельных, неудовлетворённых, верящих в свою звезду и не допускающих мысли, что их кто-то (с рогами или без) может объегорить. И, конечно, жаждущих власти над душами людей. Таковых надо всемерно поддерживать, поощрять их тайную гордость, манить их всеми приманками, а попутно и незаметно для них самих замарать всеми видами человеческой грязи. Окрылённые и ободрённые, они внесут смуту в плоть и кровь Церкви. А когда они выполнят свою задачу – выбросить их, как мусор.

Введенский был талантлив, деятелен, неудовлетворён… В общем, подходил по всем параметрам. Он, надо сказать, изрядно скучал в опустевшем и опустившемся Петрограде. Он ждал времени, чтобы взлететь. И красная власть ждала: когда настанет время для нанесения удара.

Время настало, когда поугасло пламя Гражданской войны. Большевики победили врагов земных; теперь настала пора расправиться и с врагом Небесным.

План использования обновленцев для разделения и уничтожения по частям Православной церкви был приведён в действие в 1922 году. Поводом избран голод, страшный голод 1921–1922 годов. Но это был только повод. Не случись голода – нашлось бы что-нибудь другое.

Да, кстати, а каким был наш герой в это время? Как выглядел, какое впечатление производил? Ему вот-вот исполнится тридцать три…

Николай Чуковский, писатель. Образ священника из романа «Юность» – портрет Александра Введенского. Время и место – Петроград, 1919 или 1920 год:

«…Очень худ, высок, слегка сутул. <���…> Красивое, молодое, нерусское лицо. Армянин, что ли, или грек? Острая подстриженная бородка чрезвычайной черноты. Горбатый, изогнутый нос, очень тонкий. Смуглые щёки, большие зеленоватые глаза с необыкновенно ярким белком, в котором было что-то женственное и вместе с тем баранье. Чёрные длинные вьющиеся волосы из-под серой шляпы» [259] Чуковский Н. К. Юность. Л., 1930. С. 103–104. .

Два других свидетеля, наши знакомые Левитин и Свенцицкий, впервые увидели Введенского несколькими годами позже, уже в роли вождя совершившегося раскола. Характерные детали: священническая борода сбрита; на голове женатого (и даже вторым браком) мистагога – архиерейский клобук. Время и место: Москва, середина 1920-х.

Анатолий Левитин:

«…В кадильном дыму, под белым клобуком, – актёрски бритое лицо, с огромным, чисто еврейским носом с горбинкой (доставшимся ему от деда – псаломщика из крещёных кантонистов), отвислая нижняя губа» [260] Краснов-Левитин А . Лихие годы: 1925–1941. С. 137. .

Анатолий Свенцицкий :

«Стройный, высокого роста, бритый, с необычайно крупным горбатым носом Александр Иванович Введенский очень походил внешностью на кавказского еврея» [261] Свенцицкий А. Б . Они были последними… С. 43. .

Нетипичная внешность дополняется необыкновенной динамикой, силой действия, разрывающей изнутри его существо.

Анатолий Левитин:

«…Он был как шампанское. Как только что откупоренная бутылка шампанского. Весь в движении, в речах, – и в горячих молитвах, а порой и в горьком рыдании, когда он открыто, всенародно каялся в своих грехах. И в то же время остроумный, быстрый, смешливый, весёлый. Ни у кого я не встречал столько живости, ума, энергии» [262] Краснов-Левитин А . Дела и дни… С. 7. .

Энергия выплёскивается в слове. Любимый способ действия – речь: диспут и проповедь. Диспуты Введенского с безбожниками, с коммунистами, с Луначарским собирают тысячи слушателей в битком набитых залах. На его проповеди стекаются толпы – их не вмещает храм. Всё это яркое, необыкновенное, убедительное, искреннее… Савонарола, Аввакум, апостол Павел! Но странно – чего-то не хватает или, наоборот, что-то лишнее в его апостольской манере. Чего-то не хватает. Чего? Чего?

Анатолий Левитин:

«…Перед выходом на полиелей – проповедь. Впечатление ошеломляющее: человек в митре, в полном архиерейском облачении, говорит жестикулируя, размахивая руками, так что иногда кажется, что у него три руки. И всё время слышатся совершенно необычные с церковной кафедры слова: Паскаль, Бергсон, на столбцах “Фигаро”. Хотя я и был развит не по летам, но не понял в его проповеди ни одного слова» [263] Краснов-Левитин А . Лихие годы… С. 137. .