Анджей Иконников-Галицкий - Сожженные революцией

Началась перекройка церковной жизни: царство не от мира сего – по образу и подобию демократии мира сего. У этого дела нашлись горячие сторонники среди церковной интеллигенции и священнослужителей. Открылось поле деятельности и для искренних церковных реформаторов, и для бойких авантюристов, и для честолюбцев, умеющих нестись в потоке и выныривать на его волнах.

Тут надобно сказать, что вопрос реформы церковно-государственных отношений и внутренней жизни церкви стоял на повестке дня давно – по крайней мере, с 1905 года, когда в императорских манифестах и указах были провозглашены веротерпимость и свобода совести. Для выработки правил жизни в новых условиях предполагалось созвать Поместный собор Русской церкви; было учреждено Предсоборное присутствие, началось обсуждение грядущих преобразований. Церковное сообщество оживилось. Заговорили разные голоса, заварились споры, заскрипели перья учёных и публицистов. Весной 1906 года много шуму наделали две записки, опубликованные в «Церковном вестнике» от имени группы священников (впоследствии их стали называть «группа 32-х», но это условность: ни количество, ни точный поимённый состав неизвестны). Речь в записках шла о том, что Русская православная церковь не участвует в жизни общества, не оказывает влияния на социально-политические процессы и потому в условиях грядущей свободы рискует потерять позиции перед иноверцами. Для лечения сей застарелой болезни выдвигалась программа: увеличить количество епископских кафедр (чтобы свой епископ был в каждом городе); епископов избирать на собраниях духовенства и мирян; регулярно проводить областные и Поместные соборы, формируемые тоже путём выборов, предоставить мирянам право участвовать в управлении… Всё с опорой на опыт церковной истории, на правила и каноны Древней церкви. В общем, программа как программа, не хуже других. У неё были различные достоинства и один маленький недостаток: жизнь Церкви, таинственного тела Христова, предполагалось подстроить под законы общества. Выборы, народолюбие, права… Очень современно. Обновляется общество – обновись и Церковь!

Авторы программы назвали своё сообщество «Братством ревнителей церковного обновления». Так в 1906 году родилось слово «обновленцы».

Однако ж не содержание записок, а тот факт, что приходское духовенство, доселе безмолвное, вдруг заговорило, взволновал и реформаторов, и консерваторов. Последние, по-видимому, взволновались больше. Под их давлением осторожный государь повелел отложить собор. Сейчас не время. А когда время? Да и придёт ли?

Помните? «И Дух и невеста говорят: прииди!»

Совершилась революция. И народолюбцы из Временного правительства в поисках соположенных им церковных сил обратились к обновленцам.

Вообще-то Временное правительство, состоявшее по большей части из людей религиозно тусклых, либералов и социалистов (замеченных и в масонских ложах), с наибольшим удовольствием забыло бы о существовании Церкви вообще. Но сто тридцать миллионов православных, оказавшихся под их властью… С этим надо что-то делать.

И вот в марте 1917 года при покровительстве и, видимо, с санкции князя Владимира Львова (не путать с министром-председателем Евгением Львовым!) создаётся организация с громким и несколько странным названием – Всероссийский союз демократического духовенства и мирян. («Демократическое духовенство». Значит, бывает «аристократическое», «монархическое», «республиканское», «бюрократическое» духовенство? Почему тогда не быть и «анархическому» и «террористическому» духовенству?) Среди организаторов – кое-кто из «группы 32-х» и сочувствующие им, все – уважаемые священники: Иоанн Егоров, Александр Рождественский, Михаил Попов, его однофамилец Дмитрий Попов (депутат Думы). Секретарь союза – их молодой протеже священник Александр Введенский.

Внезапный и стремительный взлёт.

Ещё пару недель назад он – один из многих амбициозных столичных батюшек. Теперь – свой человек в обер-прокурорском доме на Литейном, 62 (заседания союза вскоре переместились на казённую квартиру Львова). Его знают в правительстве. Он выступает на митингах, в столице и на фронте (в столице, правда, куда охотнее и чаще, чем на фронте). Его проповеди быстро входят в моду.

Подчиняя свой смятенный дух судорожному дыханию времени, Александр Введенский увлёкся радикальным социализмом и даже анархизмом. До марта 1917-го не причастный ни к каким партиям, к осени того же года он уже проповедует самые радикальные революционные идеи, вводя их, как инъекцию, в плоть Христова учения.

Из статьи Введенского «Анархизм и религия» :

«…Христианство утверждает бесконечную ценность человеческой личности, как и анархизм. Но оно никогда не скажет: “Как можно больше динамиту!” Оно выведет другое требование: “Как можно больше любви!” Любовь – пусть это будет тот динамит, который взорвёт всю неправду социальной действительности! Любовь – пусть это будет тот огонь, в котором сгорит всё, мешающее подлинной, поистине божественной, свободе человека! Тогда на земле не только будут царить… справедливость и свобода… но будет прямо рай. И анархизм, – поскольку он есть, в лице своих благороднейших представителей, пламенный протест против нынешнего социального – прежде всего, а потом и морального, угнетения человека, – должен всегда помнить, что только христианство даст ему незыблемый фундамент для его высоких требований. Но методы Нечаева, методы “Вора” и т. д. должны быть не только брошены, но бесповоротно, решительно, со всей мыслимой силой осуждены. <���…> Не динамит, но любовь. Любовь со Христом. Такая любовь сделает большее дело, чем самая большая доза динамита: такая любовь сделает всё» [253] Введенский А. И . Анархизм и религия // Анархизм: pro et contra, антология / сост., вступ. статья, коммент. П. И. Талерова. СПб., 2015. С. 299. .

Введенский вдохновенен, слова его благородны… – и нам давно знакомы. Как Савинков, он измеряет любовь килограммами динамита, как Блок, видит Христа впереди шагающих переустроителей мира, как Лопатин, воюет с наследием Нечаева. Но Лопатин иссох в послетюремной свободе и вскоре увидит над своим смертным одром обновлённое мурло нечаевщины. Но Савинков сгорит в динамитном огне, утащив за собой тех, кого наделял любовью. Но Блок, узрев за красными флагами Христа, задохнётся от невозможности дышать воздухом революции.

Что же ждёт отца Александра? К чему он так неудержимо стремится?

Да вот же, написано: «Тогда на земле… будет прямо рай».

Но рай на земле – обман, искушение, отвергнутое Христом, и стремление к нему – стремление к гибели.

Несозревшая ягода кисла. Недостойное счастье – несчастье. Блаженные блаженны в Царстве Небесном, а не в земном. В земном – всё неполно, недоделано, изменчиво и неспело. Съешь неспелый плод – отравишься.