Анатолий Иванов - История петербургских особняков. Дома и люди

Не имея собственной семьи, Федор Евстафьевич (как называли его на русский лад) всецело посвятил себя заботам о своих питомцах. Он увеличил корпусную библиотеку и учебные кабинеты, расходуя на это личные средства, а кроме того, обратил самое серьезное внимание на физическое развитие кадетов, заставив их заниматься фехтованием, верховой ездой, плаванием и танцами. Корпусный сад по праздникам был открыт для посетителей, наблюдавших за происходившими в нем конными ристалищами.

Ф. Е. Ангальт

Не любивший графа Г. А. Потемкин в одном из писем к Екатерине от 29 мая 1790 года раздраженно писал: «Граф Ангальт живет в Петербурге, пакостными своими склонностями развращает нравы молодых кадет и не имеет время и не умеет смотреть за егерским корпусом Финляндским, не прикажете ли быть в нем шефом Генерал-Маиору Барону Палену. Корпус требует поправки».

Имело ли обвинение Потемкина под собой какие-то основания или нет, но императрица не сочла нужным к нему прислушаться, оставив Ангальта на посту директора корпуса, и, судя по восторженным отзывам бывших его выпускников, поступила правильно. За два дня до смерти, 20 мая 1794 года, Федор Евстафьевич в последний раз навестил своих воспитанников, навсегда простившись с ними. Посеянные им семена дали в душах некоторых кадетов неожиданные всходы: они не могли смириться с иными методами воспитания.

Когда директором корпуса назначили будущего фельдмаршала М. И. Кутузова, стремившегося восстановить ослабевшую дисциплину, произошли два трагических события. Вот что рассказывает об этом один из современников в письме от 18 июля 1795 года: «Строгость Кутузова в кадетском корпусе, заступившего место обожаемого графа Ангальта, коего портрету часто кадеты поклоняются… взбесила кадетов. В Петров день один из них, по имени Леш (видно, Лифляндец) бросился с верхней галереи на каменный двор и чрез 6 часов умер, а 7 числа сего месяца то же сделал некто Акимов…» Эти напрасные жертвы не изменили ход событий, и постепенно воспитанники привыкли к новым порядкам.

Следующим летом опустевший дом принял не совсем обычного постояльца: сюда из Петропавловской крепости перевели Тадеуша Костюшко, взятого в плен после поражения польских повстанцев. По поводу смены им жилья Екатерина в несколько елейном тоне писала своему постоянному корреспонденту барону Гримму 19 сентября 1795 года: «Он (то есть Костюшко. – А. И.) все хворает, потому я и поместила его в доме Штегельмана, где прежде жил покойный граф Ангальт; при доме небольшой садик, и там он может гулять. Он кроток, как овечка…»

Тадеуш Костюшко

Узнику отвели несколько комнат в нижнем этаже, приставив в качестве стража некоего майора, делившего с ним стол и сопровождавшего в прогулках по саду. Весь свой досуг пленник отдавал чтению, рисованию и токарным работам. Вступив на престол, Павел освободил Костюшко и, щедро одарив, позволил ему уехать в Америку, взяв с него слово не воевать больше против России. Дом же на Мойке император в 1797 году пожаловал своему побочному брату графу А. Г. Бобринскому, вероятно, в память о том, что здесь некогда проживал отец последнего – Г. Г. Орлов.

Спустя несколько месяцев Бобринский отдал пожалованный ему участок под Опекунский совет воспитательного дома, получив взамен особняк в конце Галерной улицы, принадлежавшей его роду до самой Октябрьской революции. Бывший же дом Штегельмана начал новое существование поначалу в качестве благотворительного, а позднее – учебного заведения и не прекращает его вот уже более двухсот лет.

Дом на набережной реки Мойки, 12, – последний адрес А. С. Пушкина – известен как «дом княгини Волконской», одной из самых оригинальных и примечательных женщин своего времени. Софья Григорьевна Волконская (1786–1869) была сестрой декабриста С. Г. Волконского и женой светлейшего князя П. М. Волконского, игравшего значительную роль при дворе императора Николая I.

Несколько слов о том, каким образом дом на набережной реки Мойки перешел во владение Волконских. У князя Петра Михайловича был дядя, Д. П. Волконский, занимавший в 1800-х годах пост генерал-интенданта армии. Особой щепетильностью он не отличался, нажив огромные деньги на снабжении провиантом войск в первую французскую кампанию. Затем, купив у наследницы князя Н. В. Репнина А. Н. Волконской, матери нашей героини, огромный дворец на Дворцовой набережной (ныне дом № 26), «изрядно украсил оный». Однако вскоре после этого, а именно в 1807 году, князь был отставлен от должности, и Александр I очень настойчиво предложил ему продать свой дом со всей обстановкой французскому послу.

Тем временем Анна Николаевна Волконская, оставшись без родительского особняка, приобрела взамен дом купца Жадимировского на набережной реки Мойки, который после ее смерти в 1834 году перешел к ее дочери Софье Григорьевне.

В ту пору княгине было уже под пятьдесят и выглядела она совсем не так, как на публикуемом портрете кисти В. Л. Боровиковского, написанном в 1801-м, вскоре после ее замужества. На нем предстает молодая женщина в открытом белом платье, держащая медальон с изображением своего деда, князя Репнина. В угоду заказчице художник особо подчеркнул ее обнаженную руку; в старости Софья Григорьевна любила говаривать: «Я никогда не была особенно красива, но я недурно играла на арфе, рука от плеча до пальцев была у меня как точеная, а в глазах было то неуловимое, что нравится мужчинам».

С. Г. Волконская

Этими достоинствами княжна прельстила адъютанта великого князя Александра Павловича П. М. Волконского, представителя другой ветви древнего княжеского рода, к которому принадлежала сама. Карьера ее мужа блестяще подвигалась при обоих императорах – сперва при Александре I, высоко ценившем его непоколебимую преданность и вверившем перед смертью свою супругу попечениям князя и его жены, а затем и при Николае I, который пожаловал Петру Михайловичу титул «светлейшего» (1834 г.), а через несколько лет произвел в генерал-фельдмаршалы (1843 г.).

Еще в 1814 году княгиня Волконская была сделана кавалерственной дамой и сопровождала мужа в свите государя во время заграничных походов, а впоследствии почти неотступно находилась при императрице Елизавете Алексеевне до самой ее смерти. Но постепенно придворная жизнь начала тяготить ее, а когда после событий 14 декабря 1825 года ее любимый брат Сергей подвергся жестокому наказанию и ссылке в Сибирь, решение удалиться от двора созрело окончательно; Софья Григорьевна сочувствовала брату и не могла смириться с суровостью царя по отношению к декабристам. Несмотря на пожалование в 1832 году в статс-дамы, она редко показывалась при дворе. Часто совершая заграничные поездки, она проделывала разные чудачества, порой доставлявшие ей самой немало неприятностей.