Андрей Нестеров - ПОЧЕМУ мы – мещанство!?…

О взаимодействии индоевропейцев и финно-угров того периода лингвисты узнают в изменяющемся тохарском языке. В тохарском языке есть следы контактов с финно-уграми. И следы не просто влияния соседей — все гораздо глубже. В тохарском языке есть следы глубокого преобразования индоевропейской фонологии и грамматики под воздействием финно-угорской [Иванов В. В. Тохарские языки и их значение для сравнительно-исторического исследования индоевропейских языков // Тохарские языки. М., 1959. С. 5–32]. Что еще более поразительно — есть даже следы тохарского влияния на финноугорские языки Восточной Европы.

Отсюда следует, что у тохаров в прошлом было не просто соседство с финно-угорским населением, а глубокое смешение с ними. В самой тохарской культуре был не только арийский, но и финноугорский субстрат [Krause W. Zur Frage nach den nichtindogennanischen Substrat des Tocharischen // Zeitschrift fur vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der indogermanischen Sprachen. Gottingen, 1951. Vol. 3–4, № 69. S. 185–203]. А ведь фатьяновская культура — как раз лесная, и в ней четко прослеживаются два компонента — две группы населения, довольно существенно различавшиеся. Ученые говорят о балановской и атликасынской группах памятников фатьяновской культуры. Если в составе племенного союза фатьяновцев были и арии, и финно-угры, это многое объясняет. Тохарские языки далеки от индоиранских и ближе всего к европейским. Они сильнее всего сближаются с балто-славянскими и германскими языками [Порциг В. Членение индоевропейской языковой области. М., 1964]. В. Георгиев даже объединяет их с балто-славяно-германской подгруппой в одну северную группу индоевропейских языков [Георгиев В. Балто-славянский и тохарский языки // Вопросы языкознания. 1958. № 6. С. 3–20]. Что же получается?! Сначала носители культуры сверленых боевых топоров вторгаются в Восточную Европу, затем возникает племенной союз под руководством ариев и с господством их языка, но при участии финно-угров. Видимо, формирование фатьяновской культуры отражает формирование народа, говорившего на тохарском языке, процесс выделения этого народа из общности славяно-германо-балтских языков, из культуры сверленых боевых топоров.

А потом носители этой культуры уходят с Волги, и не куданибудь — а в Северный Китай! Там они проводят какое-то время. Немного по меркам истории — от силы века два или три. После чего часть из них опять уходит в Южную Сибирь. Но и там не успокаиваются! Карасукская культура внезапно вспыхивает на Енисее в XIII в. до P. X. Карасукцы покоряют, вытесняют, подчиняют, ассимилируют носителей другой арийской культуры — андроновской. «Разумеется, в карасукской культуре проявилось и много традиций, оказавшихся ранее в Сибири (от афанасьевской до андроновской), а также много и нововведений. А многие фатьяновские особенности в ней утеряны в результате миграционных потрясений и смены среды» [Клейн Л. С. Миграция: археологические признаки // Stratum plus (Санкт — Петербург; Кишинев; Одесса). 1999. № 1. С. 52–71]. В VII в. до Р. Х. минусинские степи на Енисее захлестывает новая волна заселения с запада — тагарская культура, часть скифо-сибирского мира. Пришлая в этих местах, карасукская культура оказалась вытеснена вернувшимися аборигенами или их родичами. Куда? Предположительно, в Западную Монголию и Синьцзян — ведь там распространены находки карасукского типа и в конце бронзового века прослеживалось европеоидное население [Новгородова Э. А. Центральная Азия и карасукская проблема. М., 1970]. Но ведь именно в этих местах распространены были тохарские языки?! Т. е. именно здесь они были записаны… И отсюда тохары отправились на завоевание Согдианы и Бактрии! «Таким образом, появление в Синьцзяне тохаров и родственных им этносов, видимо, было связано с продвижением карасукской культуры с Енисея в южном направлении». В общем, картина даже для ариев фантастическая. За тысячу лет люди переселяются из Северной Европы на Волгу. А потом за считанные века продвигаются по маршруту Северный Китай (XV–XIV вв. до P. X.) — Южная Сибирь (XIII–VII вв. до Р. Х.) — Синьцзян (VII в. до P. X. — II в. до P. X.) — Средняя Азия (II в. до P. X. — VII в. по P. X.). Фантастическаято она фантастическая. Но ведь примерно так оно и было.

Возможно, один из факторов, повлиявший на появление термина «место», — это приручение коров, ведь первый звук [м] в слове «место», напоминает звучание мычания этих животных. При более глубоком исследовании этимологии слова «место» мы узнаем, что древнерусское (с XI в.) и более позднее старославянское произношение «мЪсто» основано на индоевропейской базе *moi-t-, включающей в себя древнеиндийский корень *mei с добавлением расширения посредством — t-. В именных образованиях древнеиндийское methi-h: medhi-h — столб [Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. Т. 1. С. 526]. Строение из столбов могло служить для загона или привязи домашнего скота, тогда значение слова «место» может быть связано с приручением и разведением крупнорогатого скота. «Образование стад вело к пастушеской жизни в пригодных для этого местах: у семитов — на травянистых равнинах вдоль Евфрата и Тигра, у арийцев на подобных равнинах Индии, а также вдоль Оксуса и Яксарта, Дона и Днепра. Впервые приручение животных было достигнуто, по-видимому, на границах таких пастбищных областей» [Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Избр. соч. М., 1987. Т. 6. С. 112]. Вероятно, именно одомашнивание травоядного скота стало одной из основных причин перехода кочевников к оседлому месту жительства и началу земледелия, так как приручение животных, как правило, связано с их прикармливанием, а раз коровы животные травоядные, то возникает и необходимость заготовки травяной пищи (злаковых) для них. «Более чем вероятно, что возделывание злаков было вызвано здесь прежде всего потребностью в корме для скота и только впоследствии стало важным источником питания людей» [Там же. С. 112]. Наверное, так «в Древней Индии были впервые одомашнены местные породы скота (например, горбатый бык зебу, попавший отсюда в Двуречье и Египет)» [Крушкол И. С. История древнего мира: в 2 ч. М., 1979. Ч. 1. С. 249]. Тогда мы видим, как слово «место» фонетически связано и с появлением местного животноводства.

Возможно, с издаваемым быками и коровами звуком [м] связано и появление названия рек Мста и Мстёра. На средней Волге расселились так называемые финно-угорские племена: мурома, мордва, мари, меря и мещёра. Все названия этих племён начинаются на [м]. Вероятно, с этим звучанием [м] связано и появление названий рек Мста и Мстёра, которые находятся на территории, принадлежащей этим племенам. Так гидронимы указывают на очень большой ареал распространения индоевропейского языка.

Языком древней индийской литературы был санскрит, он дошёл до наших дней практически в неизменности. Благодаря необычайной близости русского языка и санскрита, мы имеем возможность при помощи санскрита объяснять непонятные ныне русские названия. Особенно для нас интересно появление названия народности мещёра, описанной в книге Г. Крамича «История и тайны земли шатурской» (2007), откуда следует, что в основе русского слова «мещёра» находится значение «место». Как пишет доктор философских наук А. М. Буровский, «лингвистические данные показывают — народы если изначально и возникли в каком-то небольшом ареале, они непременно расширяли этот ареал, переходили с места на место» [Буровский А. М. Арийская Русь. С. 83]. Как видим, в основе русского слова «мещёра» лежит русский корень «мест-». Во время движения на юг одно из русских (варяжских) племен остается на месте, в бассейне реки Оки, и называет себя в общении с соседними племенами: «Мы — мещёра». Понимай так: «Мы — местные». Так их стали называть и пришедшие потом сюда славяне-вятичи: «Мещёра — местное сообщество, местные, свои…». Данное словообразование нашло распространение в древнерусском лексиконе в отличие от других стран — этих, чужих, нам не принадлежащих. С тех пор и поныне оно вошло в наш обиход как принадлежащее непосредственно и только нам собственное место — самое родное и дорогое — Родина.