Малхаз Цинцадзе - Нестор

«И третий здесь»,– подумал Ожилаури, но вслух сказал:

– Показалось тебе. Что им здесь надо? – и он погладил сумку, поудобней пристраивая ее к себе.

Ополченцы занимали свои места, попрощаться домой их уже не отпустили. Поезд мог тронуться в любой момент. На платформы грузили пушки и ящики со снарядами, в крытые вагоны заводили лошадей. Шли последние приготовления. На соседнем пути сиротливо стоял темный безлюдный пассажирский поезд из Москвы.

Зервас слегка толкнул Васадзе в бок.

– Нико, сегодня там, на площади, когда ты навел револьвер на того мужика, неужели выстрелил бы?

– Обязательно,– не задумываясь, ответил Васадзе.

Ехать на войну было приятно. Особенно сознавая, что стрелять все равно не придется. Кормили хоть и однообразно, но сытно и, кроме чая в конце, еще табак выдавали, не ахти какой, но лучше, чем совсем ничего. Кроме Ревишвили, который не курил из принципиальных соображений, остальные попыхивали с удовольствием. И спать удобно. Людей в вагон набилось много, аж сорок человек, но все равно место было у каждого. Васадзе научил Зерваса пользоваться маузером и наганом, и тот без конца разбирал и собирал их, заряжал, ставил на предохранитель, взвешивал в руке и начинал разбирать по новой. Рабочие ополченцы, в отличие от воронежских гопников, оказались ребятами хорошими, без идеологических вывихов, но с верой и новыми убеждениями. Да и командир их, Самойлов, был для них скорей старшим товарищем, чем строгим начальником.

Тедо Ожилаури успел познакомиться со всеми. Наконец он нашел благодатную среду и обильно угощал всех своими байками. Можно было подумать, что воронежских рабочих очень интересовали тифлисские истории – с таким вниманием его слушали. Было удивительно, что двадцатитрехлетний молодой человек носил такой груз криминального опыта. На самом деле это был обыкновенный треп тифлисского уличного мальчишки.

Он потерял мать в детстве, ему было тогда пять лет. После этого его воспитанием занимался отец, у которого времени на сына явно не хватало. К восьми годам Тедо был лучшим игроком в кости в своем квартале, его так и называли – Алчу-Тедо. Едва придя с уроков, он мчался на улицу, и до вечера из подворотен были слышны его выкрики:

– Тохан! Алчу!

По сравнению со своими уличными друзьями, чумазыми подмастерьями, мальчиками на побегушках, мелкими карманниками, гимназист Тедо Ожилаури выглядел выигрышно. Умытый, чисто одетый, с правильной речью, он скоро стал и главным разводящим. Ни один мальчишеский конфликт не обходился без его вмешательства. Сам он в драках не участвовал, его назначение было правильно разобраться в ситуации и выявить ошибившихся. Такой жизненный старт сына никак не устраивал отца, и скоро в их квартире появилась родственница тетя Макрине. Веселая и энергичная молодая женщина занялась не только хозяйством, но и воспитанием мальчика. Два года Тедо пытался выяснить, с какой стороны тетя Макрине приходится им родственницей и почему он не видел ее раньше, пока в один летний день она не принесла в дом новорожденную девочку, и отец сказал, что теперь Тедо стал братом и должен присматривать за сестрой. Теперь на улицу времени оставалось совсем мало, и друзья, свистом подозвав его к окну, видели кислое лицо Алчу-Тедо. Но любовь к уличным новостям и кровавым разборкам осталась навсегда. Наверное, поэтому Георгий Ожилаури решил направить таланты своего говорливого сына в созидательное русло – юридический факультет университета, пусть его кормит неутомимый язык адвоката.

В конце недели семья Ожилаури отправлялась на воскресную службу. В это же время в церковь приходила и большая семья Корнелия Зерваса: его жена из дворянского рода Гончаровых, старший сын Филипп— инспектор инженерных сооружений при штабе Кавказской армии со своей женой и двумя детьми и, не намного взрослее своих племянников, младший сын, неугомонный и непоседливый Константин. Родители потакали мальчику, явившемуся на свет нежданно, когда они уже готовились принимать внуков от старшего сына, поэтому роль строгого наставника досталась Филиппу. Пока Тедо Ожилаури зевал под монотонный голос батюшки в одном конце церкви, Котэ, укрывшись за колонной, пытался выцарапать свое имя на стене в другом конце. Уже третью неделю не мог он довести дело до конца, получая подзатыльники от бдительного брата.

Лазание по деревьям, исследование заброшенных подвалов, драки, а потом дружба с мальчишками немецких колонистов были его любимыми занятиями. Обеспокоенная мать поила сына настоями горных трав, пытаясь усмирить необычную живость его характера. Отец только посмеивался: придет время – набегается, успокоится. Действительно, со временем Константин со свойственной живостью увлекся книгами. Он открыл мир охотников, моряков и путешественников. Теперь и шалости стали взрослее. Например, заплатив приятелю Михаэлю Когге рубль с полтиной, пробраться на чердак и через отверстие в потолке посмотреть, чем занимается мать Михаэля с любовником, пока отец варит пиво на своем заводе. Или незаметно стянуть с прилавка пачку папирос «Крем» и выкурить с друзьями на крыше соседнего дома, за голубятней. Он и поступление в железнодорожный институт воспринял как приключение, а стычку с чекистами – как шалость.

Уже четыре дня их эшелон из восьми вагонов носило по просторам Приволжья. Как пьяный приказчик, он никак не мог выбрать направление. То они устремлялись на восток, то вдруг после очередной станции мчались на север. Кудрявые рощи менялись полями, которые рассекали овраги и речки, то опять густыми лесами, а вот уже и волжские степи. Студенты-железнодорожники были в недоумении, всех станций они, конечно, не помнили, но те, которые им попадались, были явно не саратовского направления. Поделившись сомнениями с Самойловым, они получили невнятный ответ, что командованию, мол, виднее, а солдатам революции все равно, где встречать врага. На одной из станций от эшелона отцепили четыре вагона, и укороченный состав опять взял курс на восток. В конце концов узнали, что в Саратов они не едут, и это встревожило друзей, но потом выяснилось, что их цель – Самара, где чехословацкий легион не повиновался новым властям, и успокоились. Самара хоть и севернее, но все равно на Волге, поэтому их план остается без изменений.

Когда добрались до Сызрани, было уже десятое июня. Дальше эшелон не шел. Александровский мост через Волгу и станцию Батраки перед ним контролировали чехословаки. Ополчение и красноармейцы выгрузились на вокзале, как две капли воды похожем на воронежский. Красноармейцев отправили в кавалерийские казармы, а ополченцев – в другую сторону, в город.

Сызрань, еще не полностью оправившаяся после пожара 1906 года, отстраивалась небольшими двухэтажными каменными домами. Старые казармы Усть-Двинского полка, располагавшиеся в стороне от жилых кварталов, не пострадали во время пожара, туда ополченцев и поселили.