Малхаз Цинцадзе - Нестор

– Даже еще лучше получилось,– при первой же возможности сказал Иосава.– Не надо до Самары ехать. Волга и здесь есть. Завтра же бросаем все – и на пристань.

– Ничего не бросаем!– воскликнул Ревишвили. В нем проснулся коммерсант.– Знаешь, сколько стоит такая винтовка в Москве? Тридцать пять – сорок полноценных рублей. За драгунскую дали бы на десять рублей больше, а укороченная – вообще под шестьдесят. Думаю, на них здесь тоже спрос будет. А если вы согласитесь расстаться со своими револьверами, наган за семьдесят пять влёт уйдет, а маузер – и за все сто.

Васадзе удивился таким знаниям цен черного рынка, однако от продажи револьвера отказался.

Зервас же возмутился:

– Что, еще и ворами станем?! Я не буду.

– Дезертиром будешь, а оружие брать не будешь? – упрекнул его Ожилаури.

– А на пароход тебя бесплатно возьмут? – спросил Ревишвили. – Или у тебя денег много?

– Все равно, чужого мне не надо,—сказал Зервас.

– Я думаю, винтовки надо брать,– Иосава меньше думал о моральной стороне вопроса, а вот наличности явно не хватало, учитывая, какой крюк им приходилось делать. – Кто хочет, пусть берет, а кто не хочет, пусть оставляет.

Васадзе усмехнулся— ну, дети прямо, для них это игра какая-то.

– Вы зря спорите,– сказал он.– В городе военное положение. Из казарм нас просто-напросто никуда не выпустят, ни с оружием, ни без. Сегодня осмотримся, по возможности хлеба и сухарей надо раздобыть, а завтра попытаемся улизнуть, с оружием или без него, это уж как получится.

Остаток дня провели в тренировках. Ополченцев опять учили пользоваться оружием и даже дали пострелять по мешкам с песком. Из казарм, как и ожидалось, никого не отпустили.

Ночь, опустившаяся на маленький городок, была тревожной, чувствовалось, что приближается что-то страшное, кровавое. Соседнюю Самару захватили чехословацкие легионеры, но они вроде бы откатывались на восток и поэтому Сызрани не угрожали. Но что происходило на самом деле, не знал никто. Тем более ополченцы, которые и в Сызрани-то были впервые.

Их сон был прерван в предрассветный час. Когда за Волгой черное небо отделилось от черной земли, с северной части города раздались первые выстрелы. Самойлову, спавшему вместе с ополченцами, поднимать никого не пришлось, все и так в спешке одевались и хватали винтовки. Выскочив во двор казармы, он построил свой небольшой отряд и побежал к командованию за приказом. При свете костров молодые добровольцы нервно переминались, поездка уже не казалась приятной.

– Как только выйдем за ворота, при первой же возможности бежим к реке. Держитесь рядом,– по-грузински сказал Ожилаури.

Все промолчали. Дезертировать, когда рядом стоящие пусть не друзья, но делившие с тобой хлеб и кров товарищи, оказалось непросто.

– Мы же не собираемся воевать? – неуверенно сказал Ревишвили. – У нас ведь другой план,– с надеждой добавил он.

– Уйти сейчас было бы подло,– сказал Зервас.

– Это не наша война! – воскликнул Ожилаури.– Надо уходить!

– Сейчас это наша война. Мы не можем бросить их во время боя, они на нас рассчитывают. Это предательство,– сказал Васадзе.

– Но мы же так и собирались поступить. Разве нет? – сказал Ревишвили.

Васадзе и сам еще не разобрался в своих поступках. Еще две недели назад он стрелял в большевиков, потом бежал от них, а теперь собирался воевать на их стороне. Просто он не мог оставить товарищей, да и хорошего мужика Самойлова, в беде. Он будет воевать не за большевиков, а за них.

– Мы поможем им отбиться, а потом уйдем,– сказал Нико.

– Да! – поддержал его Зервас.

– Мы втроем пойдем постреляем, – сказал Иосава,– а вы осторожно отстаньте и бегите к пристани, найдите пароход на Астрахань. Ждите нас там, при первой же возможности мы к вам присоединимся. Оставьте какой-нибудь знак, чтоб мы могли вас найти.

– О-о-о! Товарищ Веснянен идет на войну! – воскликнул Зервас.

– Если я оставлю тебя одного, ты наделаешь глупостей. Должен же кто-то присмотреть за тобой! – ответил Иосава.

К отряду подбежал Самойлов, ополченцы подтянулись и замерли в ожидании.

– Враг напал на нас с севера. Кто это, мы точно не знаем, но это не легионеры. Сейчас вместе с местными товарищами выдвигаемся к окраине города и там держим оборону. Красноармейцы уже ведут бой. Ну, дорогие мои, с богом.

И большевик Самойлов перекрестился.

Бойцы высыпали за ворота казармы и по темным улицам Сызрани, бряцая оружием, бегом направились сначала в сторону вокзала, а потом свернули направо, к северным окраинам города. Стрельба раздавалась уже совсем близко. Ополченцев расположили за заборами одноэтажных домов, в огородах, в канавах. Иосава с неохотой улегся на землю, пачкая костюм, в котором еще недавно гостил у сестер Макаровых. Самойлов, сжимая в руке наган, пригнувшись, обходил свой отряд, подбадривая земляков:

– Не пропустим врага! Не бойтесь! Петросов, тебе не впервой. Как твои ребята, все здесь?

– Здесь, товарищ Самойлов! Не пропустим!

Ожилаури и Ревишвили здесь уже не было, но никто этого не заметил.

Васадзе был спокоен. У Иосава и Зерваса вспотели руки. Им впервые приходилось стрелять, да к тому же в людей.

Лунный свет бледнел, рассвет неумолимо приближался, и вместе с ним тени, высвечиваемые редкими вспышками выстрелов.

– Огонь! – выкрикнул Самойлов, и ночь сразу наполнилась грохотом, пороховым дымом, кровью и смертью.

Ополченцы стреляли в темноту, и темнота стреляла в ответ.

Иосава как будто отключился от этого хаоса, стеклянными глазами всматривался во мрак и, наверное, стрелял, потому что приклад регулярно толкал в плечо, а рука механически дергала затвор. Но он был не здесь. В голову лезли посторонние мысли. Хорошо, что переодел студенческий костюм. Отец им очень гордился и, когда он приезжал на каникулы домой, заставлял ходить только в нем. Вспомнил однокурсника Гой-Затонского, который застрелился из-за неразделенной любви к Насте Поливановой. Она уже через месяц встречалась с другим, носила черное платье, оно красиво подчеркивало ее фигуру, а бедный Гой-Затонский лежал в гробу, тоже красиво – бледный, в студенческом сюртуке и с маленькой дыркой в виске, которую прикрыли волосами, потому что застрелился умно, из аккуратного дамского браунинга. А попади ему в голову пуля, какими стреляют здесь, голову разнесло бы как арбуз.

Сухие щелчки вернули Иосава в предрассветные сумерки. Кончились патроны, и он никак не мог вспомнить, как заряжать винтовку —с магазинной части или со стороны затвора. Он посмотрел налево, где лежал Васадзе.

Тот плавно передергивал затвор, спокойно целился и не торопясь стрелял. Было видно, как на губах играла улыбка. Он был доволен. Наконец он участвовал не в городской перестрелке, а в настоящем бою, где можно показать полученные за долгие годы тренировок навыки. Он так увлекся, что потерял цель впереди. Там уже никого не было, зато стреляли откуда-то слева. Ополченцы толи отступили, хотя никаких приказов не было, толи погибли. Васадзе поискал взглядом друзей. В пяти шагах от него, уткнувшись лицом в землю, замер Иосава, еще дальше, встав на одно колено, азартно стрелял Зервас. Васадзе посмотрел в направлении, куда стрелял его товарищ, – там никого небыло. Пригнувшись, он подбежал к Константину и повалил его на землю.