Андрей Воронов-Оренбургский - Фатум. Том первый. Паруса судьбы

Румянцев ответил теплой улыбкой первенствующему директору Российско-Американской Компании:

− А вы при интересе, Михаил Матвеевич?

− Полноте, ваше сиятельство, в наши ли лета амуры крутить? Куда нам тягаться взапуски с Осоргиными, не та прыть… А князь один, без своей англичанки? Как, бишь, ее?

− Леди Филлмор,− помог Румянцев, морщась от имени заморской красавицы, и добавил: − Да, как будто один.

− Странно… Впрочем, какое мое дело.

Булдаков усмехнулся, расправив плечи; взгляд серых глаз схватился строгостью, губы сомкнулись в прямую линию.

Сквозь смех и шум донесся голос церемониймейстера:

− Mesdames, messieurs, j’invit vous la polonaise! 2 2 Мesdames, messieurs, j’invit vous la polonaise! − Мадам, месье, прошу всех,− полонез! (фр.).

Когда зазвучал оркестр, канцлер в сопровождении своего старинного друга уже шел в игорный зал, где на зеленом сукне азартно и свежо раскладывался белый атлас карт, делались ставки и крутилось колесо Фортуны.

Игра взялась крупная, острая: трещал срываемый картон свежей колоды, карты сдавались умело, без суеты, но споро. Ставки начались с трех тысяч, затем взлетели до десяти. Румянцев присоединился: он не любил мелочиться, зато любил риск; тот приятно щекотал нервы.

В ту Рождественскую ночь ему на редкость везло,−масть сама шла в руки; и он, без сомнения, мог пытать счастье и сорвать банк, когда в игорном зале запестрели алым мундиры англичан. У стола, где восседал Николай Петрович, нежданно раздался скрипучий, как каретное колесо, голос лорда Уолпола:

− Черт побери! Где этот старый лис?!

Вопрос прозвучал жестко, точно удар шпицрутена, и повис в притихшем зале. Игра встала, карты упали на стол, все повернулись к английскому послу.

Лорд Уолпол, затянутый в красное сукно мундира, с короткой шпагой на белой портупее, стоял впереди дипломатического корпуса союзников-англичан. Белесая нитка усов зло дергалась.

Нестройно загремели отодвигаемые стулья. Все встали, потрясенные невиданной дерзостью.

Румянцев дипломатично сделал вид, будто не понял адресованной ему реплики, хотя сочетание «старый лис» резануло по сердцу и лицо охватило жаром, как от пощечины.

− Милостивый государь,− он понимал всю серьезность и ответственность сложившейся ситуации и был предельно вежлив.

− Извольте объясниться пред господами, кого вы имели в виду?

− «Кого вы имели в виду»,− съязвил лорд Уолпол.−Вас, сударь, вас − того, кто не без умысла водил Англию за нос и сокрыл английскую ноту от американской миссии!

Гости с недоумением увидели, как Николай Петрович шевельнул губами, нахмурился и промолчал. И это человек, чье слово для Государя на протяжении десятилетий значило так много! Чьей милости искали и боялись гнева! Он хотел было что-то ответить, но его губы и щека задрожали.

− Что вы сказали, милорд?! − взорвался стоявший тут же князь Осоргин. Он смотрел на английского посла так, ровно не мог и не желал поверить услышанному.

− Я сказал, что сказал,− отрезал Уолпол.− И мы ждем от господина Румянцева ответа!

− А я хочу, чтобы вы тотчас извинились перед его сиятельством, милорд, и убирались вон! − тихо, но грозно отчеканил Алексей.

Уолпол ничего не ответил, даже не посмотрел в его сторону. С завидным хладнокровием английский посол по-глаживал сухими пальцами тщательно выбритый подбородок и не спускал глаз с канцлера.

Взбешенный Осоргин шагнул, загораживая Румянцева.

− Вы хам и наглец, господин Уолпол! И лучше поостерегитесь. Это чужая для вас страна. На вашем месте я бы убрался восвояси.

− Мы каждый на своем месте, князь. И я не уполномочен ее величеством Королевой Англии говорить с вами…

− Я вызываю вас на дуэль. Господа, вы свидетели! −громогласно заявил Алексей.− Оружие любое, на ваше усмотрение, сэр.

− Князь, ради Бога, спокойнее!

− Такой скандал!!! Вы с ума сошли, господа!

Капитана Осоргина плотным кольцом окружили друзья, насели разом. В глазах мелькал страх.

− Это же гибель, Алешка! Конец карьеры! Да что там, каторгой пахнет!..

− Не тратьте нервы, джентльмены,− Уолпол остро кольнул взглядом князя и со злой усмешкой подлил: − Он просто пьян, это часто бывает с русскими… А с вами, граф,− английский посол многозначительно поднял указательный палец на уровень бровей,− мы будем говорить в ином месте, и очень скоро. Очень!

После сих слов дипломатический корпус поспешно покинул бал. Но ядовитое семя было брошено. Шепотки и кривотолки зазмеились по Аничкову дворцу.

В игорном зале все волновались, обхаживали враз постаревшего канцлера. Ждали ответа от старика, но Николай Петрович был настолько фраппирован, что так и не смог вымолвить ни слова.

Кто-то, с лицом холодным и чужим, шепнул:

− Это конец графа…

Друзья довели Румянцева до кареты. Кусавший в бессилии губы Осоргин вызвался проводить любимого наставника, но тот категорично выдохнул:

− Завтра в двенадцать в моем дворце! − потом обнял Алексея, как сына, поцеловал в лоб и сказал с близкими слезами: − Благодарю, голубчик, благодарю. Mais notiz bien 3 3 Мais notiz bien − запомните хорошо (фр.). , князь, ваша жизнь для Державы дороже, чем смерть от пули этого «джентльмена».

Беда не разминулась с Николаем Петровичем, не помиловала. Канцлер Александра I был ранен английской «пулей» в самое сердце. Не думал, не гадал он, что за всю свою добродетель во славу Отечества узрит под старость лет позор, услышит клевету и умоется болью душевною.

В карете было студено, но граф задыхался от жару: ду-шила обида, стягивала горло до слез, до внутренней корчи.

«Господи Святый, за что Твоя кара небесная?.. Вся жизнь, как один день, в заботах и трудах праведных на благо, и… − Румянцев смахнул слезу,− теперь я канцлер на глиняных ногах».

Взламывая тяжкие оковы случившегося, Николай Петрович не мог поверить, что лорд Уолпол, без году неделя ходивший в послах, сам на Рождественском балу рискнул бы идти ва-банк.

Хотя с истинным раскладом вещей граф в спор не лез: отношения у него с британцами были, как у линя со щукой. Он ненавидел англичан, испокон веку привыкших на чужом горбу в рай въезжать.

Верно и то, что характер у Румянцева непросто было назвать легким, да и не ударялся он в гадкое низкопоклонство пред иностранщиной: грех для россиянина смертный; прицелы у министра иностранных дел были всегда дальние, если не сказать великие.

Мыслил он под десницей царской да волей Божьей вывести Россию в самопервенствующую державу; увеличить без счету торговые компании с миллионными оборотами; завести крепкие службы и конторы по всему белу свету, да такие, что способны дела в Европах ворочать на радость Отечеству, на зависть врагу.