Ф. Ван Вик Мейсон - Серебряный леопард

Вероятно, подразделение вассалов ломбардца вернулось из набега на близлежащее сарацинское поселение. При этом было захвачено несколько дюжин пленников-мужчин. И сейчас они, связанные, были брошены средь груд награбленного добра и привязанных верблюдов. Из зала, где по случаю военной удачи было устроено настоящее празднество, вырывался поток света и дым, пахнущий настолько вкусной едой, что Эдмунд и Робер с любопытством заглянули туда.

Победители, восседая на подушках, пили вино. Полураздетые и более чем полупьяные, они наблюдали за грациозными танцами нескольких перепуганных и полуобнаженных арабских девушек от двенадцати до двадцати лет. Несчастные пленницы были вынуждены танцевать под угрозой кнута и кожаных ремней, готовых при малейшей заминке опуститься на их хрупкие тела.

Другие молодые женщины, рыдая, молили пощадить их. При свете факелов их блестящие темные тела извивались на диванах в объятиях Дрого и его рыцарей. Темноволосый ломбардец был уже совсем готов насильно овладеть юной девушкой, как вдруг заметил две фигуры в белых плащах в дверях зала.

Покачивая пьяной головой и вытаращив глаза, Дрого некоторое время тупо смотрел на Робера и своего зятя. Затем, сделав им знак войти, он снова повалился на диван и со смехом возобновил борьбу с дрожащей арабской девушкой.

– Такой густой дым… я ничего не видел, – пробормотал Эдмунд и, повернувшись на каблуках, вышел во двор.

Вскочив в седло, он направился в свой лагерь. А Робер из Сан-Северино продолжал с отвращением и изумлением созерцать вакханалию, которая закончилась лишь тогда, когда начали меркнуть звезды, а пастухи принялись собирать табуны лошадей и стада верблюдов.

Незадолго до восхода солнца легионер отряда из Сирии начертал особой кистью на свернутом трубкой свитке тонкого пергамента имя Льва Бардаса. Затем, засунув письмо к себе за пояс, отошел за сторожевые огни отряда. Там он нашел собрата-сирийца, завернувшегося в темную шерстяную накидку-абу.

– Пойдешь в лагерь рядом с деревней Дараба, – приказал он темной фигуре. – Иди с Аллахом. Но лучше тебе умереть, чем допустить, чтобы этот свиток попал в руки какого-нибудь франка.

В первую неделю мая отряд Серебряного Леопарда вел разведку на скалистом сирийском побережье между Джиблитом и Бейрутом. Уже больше года велись военные действия на этой странной земле. За это время Эдмунд де Монтгомери значительно видоизменил старые военные догмы, и сделал он это с готовностью, необычной для лишенных фантазии франкских баронов. Эдмунд больше не настаивал на том, чтобы его люди бросали вызов жгучим лучам полуденного солнца, и при всякой возможности стремился уводить их в любую тень, будь то лес, глубокий овраг или какие-нибудь руины.

Рядом с Эдмундом всегда ехал Ахаб. Его советы обычно были разумны. Но принимал их граф лишь при поддержке византийского сержанта Феофана или Ионафана, молчаливого ливанского рекрута с темным лицом.

По заведенному обыкновению отряд быстро подымался и садился в седла за два часа до восхода солнца, а чаще и раньше, когда лунный свет еще заливал местность своим бледным сиянием. Если луны не было, ее заменяло множество звезд, светивших лишь немного менее ярко.

В то утро отряд оставил позади Джиблит – красивый маленький порт, способный обслуживать лишь несколько прибрежных или рыболовных судов.

Возникла необходимость сделать порядочный крюк в глубь страны, чтобы избежать соприкосновения с жителями Бейрута. Снова и снова отряд пересекал свежие следы больших верблюжьих караванов.

Однажды вечером сэр Эдмунд, воткнув в землю меч с крестообразной рукояткой, повелел своим подчиненным прочесть благодарственную молитву. Поводом к такому распоряжению послужило сообщение сирийцев о том, что отряд перешел необозначенную границу и вступил, наконец, в Святую Землю.

Торауг и Ахаб посоветовали не разводить ни одного костра: до их ушей донеслись крики верблюдов, запертых в караван-сарае, расположенном, очевидно, за грядой ближних холмов. Оттуда же доносилось тявканье собак, слышались и человеческие голоса.

Закинув за голову руки, Герт Ордуэй мечтательно вглядывался в звездное небо, но почему-то не обнаружил в небесной вышине миндалевидные глаза Хлои. Он размышлял о том, что эти же самые звезды более тысячи лет назад светили на эту же землю, озаряя путь Спасителя во время Его странствий.

Исчезли римляне, которые правили здесь тогда. Разбрелись, за малым исключением, евреи, которые преследовали и предали Его. Осталась лишь слава Его имени и изумительная красота ночной пустыни.

Дважды отряду из двадцати пяти бойцов приходилось уничтожать шайки разбойников, которые по ошибке принимали эту горстку видавших виды всадников за купцов, сбившихся с караванных путей.

В районе Сидона и Тира земля стала голой безводной пустыней. Рыцари видели оба города, но на большом расстоянии. Захваченных пленников допрашивали и тут же убивали, чтобы они не выдали присутствия отряда. Пленные показывали, что оба порта, древние как само время, удерживаются сильными турецкими гарнизонами. Однако время от времени там появляются и европейские суда, плывущие вдоль берега. Как затерявшиеся овцы тянутся к стаду, так и они подыскивали себе гавань.

В конце мая перед восходом солнца воины отряда обрядились в широкие одеяния, чтобы замаскировать оружие и скрыть блеск металлических кольчуг. Они оставляли за собой последнюю жалкую глинобитную деревушку, где верблюды с завязанными глазами бесконечно кружили вокруг колодцев, извлекая из их глубин живительную влагу.

По совету Торауга крестоносцы вволю напились воды, наполнили бурдюки и напоили лошадей.

Насколько видел глаз, залитая солнцем полоска берега была совершенно лишена деревьев или травы. Кое-где росли колючие кусты акации и серо-зеленые кактусы.

– Нам нужны были бы верблюды, – заметил Ахаб, когда на третий день перехода лошади начали страдать от голода. – Эти проклятые горбатые твари поедают кактусы, словно дети – сладости.

Горячая слепящая пыль подымалась из-под копыт лошадей. До красновато-черных раскаленных скал невозможно было дотронуться. Тонкая пыль окутывала маленькую кавалькаду подобно удушливому газу, разъедала глаза, вызывала боль в горле. Все чаще песчаные дюны чередовались со скалами и участками обожженной солнцем глины. Лошади начали сдавать, и Эдмунд приказал всадникам слабых животных вести их в поводу.

Воины отряда давно уже отказались от шлемов, а на третий день изнурительного перехода сбросили и кольчуги, поскольку вблизи не видно было никаких признаков жилья. Торауг и Феофан советовали отказаться и от тяжелых щитов. Это, хоть и без особого энтузиазма, было одобрено Эдмундом и Железной Рукой, но теперь даже в ранние и поздние часы лошади шли с низко опущенными головами, полузакрытыми глазами, в промокших от пота попонах. Рыцари ехали и шли молча, рты их пересохли, было больно глотать. Все сознавали, что остатков воды при жесточайшей экономии хватит лишь до следующей ночи.