Ф. Ван Вик Мейсон - Серебряный леопард

Беда обрушилась на отряд на четвертый день. Ливанец Ионафан и сириец Ахаб раньше всего безошибочно находили цистерны и скважины с водой. На этот раз они повели жестоко страдавших от жажды сотоварищей вверх по склону к небольшой руине. И, опустив ведерко в потайной колодец, не услышали всплеска воды, но лишь глухой удар о камень. Герт в отчаянии зарычал. А сэр Рюрик отдал своей лошади последние капли воды из бурдюка.

По подсчетам Ионафана, только через два дня они могли бы достигнуть небольшого оазиса под Акрой. В следующую ночь умерли в бредовом состоянии три ратника. И только около дюжины лошадей поднялись на ноги, когда был отдан приказ выступать. Копья, булавы и другое снаряжение было брошено на месте лагерной стоянки.

Из двадцати человек, которые шли под его выгоревшим и потрепанным вымпелом, – двух ливанцев Эдмунд накануне отправил обратно предупредить крестоносцев, чтобы ни в коем случае они не вздумали следовать береговой дорогой, – трое были в очень плохом состоянии. Два итало-норманна бредили, а Михаил, один из византийских сержантов, начал заводить странные разговоры…

Сегодня было особенно трудно поднимать бойцов отряда. Только Железная Рука, Герт – он должен был вскоре принять посвящение в рыцари – Торауг и Ахаб поднялись с относительной готовностью. Больные, перебирая четки, просили, чтобы их оставили. И, наверное, было бы лучше Эдмунду прислушаться к их мольбам. Еще до полудня двое из них молча повалились на землю, убитые безжалостным солнцем. Еще один, внезапно издав воинственный клич, кинулся в сторону, и его больше никто не видел. Разве что грифы, которые кружили все ниже и ниже.

Наступил неумолимый полдень. Сдала еще одна лошадь, ее ноги подогнулись от усталости, и она рухнула на землю.

– Мы должны двигаться, иначе умрем, – прохрипел Торауг, едва шевеля потрескавшимися губами.

Воины отряда шатались как пьяные и останавливались каждую сотню ярдов. Они сосредоточили все свое внимание на том, чтобы с трудом выдвинуть одну ногу и поставить перед другой. А море, видневшееся в отдалении, дразнило их, разжигало жажду!

Во главе этой жалкой маленькой колонны, прихрамывая и цепляясь за поводья своей лошади, брел Эдмунд. Он сунул вымпел Серебряного Леопарда за луку своего седла.

Губы англо-норманна растрескались, лоб загрубел от загара и покрылся коричневой коркой, распухший язык не помещался во рту. Глаза глубоко запали.

Они двигались все дальше. Убийственная жара не спадала. Воды! Где же найти воду? Наверное, бесполезно было двигаться дальше. Неужели Эдмунду никогда не увидеть Иерусалима, не прижать к себе упругое, но такое нежное тело Аликс? О, Аликс, Аликс. Каждый раз, когда он с трудом выдвигал вперед ногу, он повторял ее имя, представлял ее себе: она протягивала ему чашу сверкающей холодной воды…

Сразу вслед за ним, как он догадывался, тащился Герт. За Гертом Железная Рука, Ахаб, Торауг и сэр Рюрик. За ним следовали сэр Этельм и византиец Феофан. Другие фигуры маячили на значительном расстоянии. Некоторые еще вели лошадей, но большинство боролось с трудностями в одиночестве. Кроме меча или топора, все остальное было оставлено на дороге.

На протяжении всего этого ужасного дня воины отряда с трудом продвигались вперед, не оглядываясь, когда какая-нибудь фигура в белой одежде спотыкалась и падала.

На закате всего двенадцать воинов отряда приплелись, наконец, к иссушенным солнцем развалинам какого-то селения. Все другие остались лежать вдоль дороги на радость грифам. И даже эти уцелевшие воины не смогли бы пережить следующий день, если бы Тораугу не удалось подстрелить из лука отбившегося от стада верблюда. Подобно призраку, животное бродило в лунном свете, пытаясь утолить жажду сочными кактусами, росшими среди лачуг.

Полубезумные, обросшие люди наслаждались горячей и густой кровью животного, словно лучшим вином. Они с жадностью поедали его нежную печень и легкие, не требующие приготовления на огне. Под-

крепившись таким образом, они воспрянули духом и даже нарезали куски мяса для завтрака. И только для злосчастных лошадей не нашлось ничего. Животные по-прежнему облизывали растрескавшиеся и дрожащие губы распухшими языками.

В ту ночь, когда бывший граф Аренделский лежал и дрожал, завернувшись в плащ, будущее не представлялось ему радужным. Очевидно, что любая попытка повернуть назад граничила с безумием, а продолжать движение вперед?… Что ж, оставалось надеяться, что Ионафан прав, утверждая, будто еще один дневной переход приведет их к небольшому оазису, расположенному к северу от Акры.

Когда он так лежал, положив голову на жесткое седло и прислушиваясь к тяжелому дыханию легионеров, ему привиделось в блеске звезд некое сияние, вроде бы на небе появился ангел, летящий на восток. Этот ангел поразительной красоты был облачен в блестящую кольчугу. Он улыбался, показывая огненным мечом на восток.

«В той стороне, всего в пятидесяти лигах от вас, находится Гробница Спасителя, так что мужайтесь. Помните свой девиз: «Перед лицом опасности владейте собой!» Ведь ты прошел весь этот путь из Англии не для того, чтобы погибнуть, когда уже видна цель!»

Ангел, казалось, растворился в воздухе, и на его месте возникло видение Аликс де Берне в голубовато-серебристых одеждах с букетом белых цветов.

«Крепись, возлюбленный моего сердца, крепись, скоро я буду с тобой».

Затем и она исчезла, а Эдмунд погрузился в глубокий сон.

Вступление в Чистилище было бы не хуже шестого дня перехода. Воины отряда, разделившие перед восходом солнца между собой несколько кусков верблюжьего мяса, побрели дальше. Франки и теперь оставались в числе сильнейших. Сэр Арнульфо, сэр

Рюрик, Этельм, Железная Рука и Герт, исхудавшие и высохшие как мумии, упорно шли, ведя за собой лошадей, в то время как византийцы, ливанцы и сирийцы с опущенными головами и пустыми глазами, едва переставляя ноги, брели по выжженной солнцем полоске побережья.

Каждый, кто неосторожно касался металлического предмета, получал ожог в виде спекшейся с кожей ткани, ибо жидкость практически отсутствовала в ней.

После полудня Ионафан, издав странный хриплый звук, указал на юго-восток. Далеко впереди что-то светилось и мерцало – некое белое пятно, у основания освещенное солнцем обрыва.

– Оазис – Рамаш? – спросил Ахаб и упал на колени.

Ионафан и ливанцы только кивнули и, слабо улыбнувшись, непроизвольно задвигали кадыками, будто пили воду.

– В Рамаше могут оказаться воины. – Слова с трудом вырывались из уст Эдмунда, так распух его язык. – Нас так мало… лучше подождать до темноты.