Анатолий Вахов - Трагедия капитана Лигова

Анастасия бродила по городу, по Семеновскому базару. Она уже не удивлялась ни китайцам с веселыми звонкими голосами, которые танцующим шагом носили на длинных бамбуковых коромыслах широкие корзины с зеленью, рыбой, хлебом, ни вежливым, тихим японцам, ни корейцам в их ослепительно белоснежных одеждах. Казалось, что они все время думают о чем-то очень важном и недоступном для остальных. Но больше всего девушке нравилось бывать на берегу Амурского залива за базаром, где приставали рыбацкие шаланды, лодки, с них выгружали изумрудную скумбрию, пахнущую огурцами корюшку, диковинных крабов, грозно шевелящих клешнями, мелких рачков-чилимов, которые в кипятке становились красными, пучки морской капусты, блестящей и прохладной…

Анастасия ждала, когда семья Кошкаревых поедет в деревню. С ними собиралась и она. Девушка прижилась в семье переселенца, помогала Анне Ивановне по хозяйству… Но все сложилось иначе. Наступила осень. Дождей не было, стояли ясные солнечные дни, и лес, или, как тут называли, тайга, что окружал город, стал еще красивее, чем летом. Точно костры, пылали клены, черными гроздями висел виноград под багровыми шершавыми листьями, сладкими стали продолговатые зеленые ягоды кишмиша. Однажды Анастасия так увлеклась сбором винограда, что вернулась в барак только к вечеру. Кошкаревых на месте не оказалось. Оглядевшись, Анастасия заметила, что барак пуст.

Девушка в смятении выбежала из барака, бросилась в соседний, но там мало что узнала.

— Уехали по деревням, — сказал ей старик с трясущейся головой, живший при бараках сторожем. — А куда кто — бог их ведает. Земля здесь просторная, тайга густая. Разве сыщешь к своим дорожку? Эх, девушка, девушка, незадача у тебя вышла!

Ужас охватил Анастасию. Куда деваться, что делать? Полночи она провела в слезах на своей жесткой постели, одна в пустом бараке. Утром сторож напоил ее чаем, сказал:

— Одной ютиться тут не позволено. Узнает начальство — и-и… — Сторож махнул рукой. — Надо тебе в прислуги идти.

— Не возьмут меня, — прошептала Анастасия, — темная я, неграмотная…

— Девка ты видная лицом, гладкая, возьмут. — Старик осмотрел ее так, как будто впервые увидел. — Пойдем-ка! Бери свое тряпьишко.

Он привел Анастасию на базар. Несмотря на ранний час, лавки уже были открыты и около их дверей и над небольшими витринами висели образцы товаров. На открытых лотках горками лежала рыба, шевелились крабы, зеленели овощи. Тут же дымились переносные печки, на которых в котлах варились лапша, уха, моллюски. Уличные повара-китайцы били в медные тарелочки, зазывая клиентов. Желающие покушать присаживались на высокие, с узким сиденьем табуретки и, держа в руках фарфоровые пиалы, ловко ели двумя палочками. Около входа на базар, на Пекинской улице, стояли в ряд молодые и старые женщины, девушки и подростки с такими же, как и у Анастасии, узелками.

— Еще одна, — зло сказала чернявая женщина с вьющимися волосами, падавшими на лоб. — От этой деревенщины скоро деваться будет некуда.

— А ты помалкивай, — прикрикнул на нее старик. — Каждой кусок хлеба надо. А она сирота. Грех обижать.

— Сирота, — фыркнула женщина, оправляя на себе поношенное розовое платье, явно с чужого плеча. — Да эта сиротка годится…

Слова женщины точно грязью облили Анастасию. Она покраснела. На глазах выступили слезы. В шеренге женщин послышались смешки. Анастасия готова была бежать, но ее удержал за руку старик:

— Плюнь ты на дрянь эту. Становись вот сюда.

Он пристроил Анастасию в конец шеренги, порылся в кармане и, достав две медные монетки, протянул девушке:

— На харчи тебе! Коли тебя не возьмут сегодня, приходи — переночуешь.

— Спасибо, дедушка, — прошептала Анастасия. Губы ее дрожали, она готова была вот-вот расплакаться. Сторож похлопал ее по плечу:

— Ну-ну… слезы-то сдержи. От них и так земля соленая. Он ушел. Анастасия стояла не шелохнувшись, боясь насмешек. Невысокая молодая женщина добродушно спросила:

— Откуда? Как звать-то? Анастасия ответила. Та вздохнула:

— А я из Тамбова. Вот уж год маюсь.

Анастасия искоса взглянула на соседку и совсем упала духом. Женщина показалась Анастасии очень красивой. В ушах у нее голубели дешевые сережки, а голову покрывал цветной платок.

Соседка с голубыми сережками была разговорчива. Она то рассказывала о себе, то расспрашивала. Анастасия отвечала машинально, думая свою тяжелую думу. «Если меня сегодня не возьмут в прислуги, утоплюсь, — говорила она себе. — Пойду к маме, к отцу».

Она не замечала, что по ее лицу бегут слезы. Вдруг до ее подбородка дотронулось что-то холодное, неприятное. Анастасия услышала женский, чуть хрипловатый, но ласковый голос:

— О ком, красавица, слезы льешь?

Анастасия ладонью торопливо утерла слезы. Перед ней стояла пожилая, очень худая женщина в черном бархатном пальто, застегнутом на большие синие пуговицы. Шею закрывал пышный ворот шелкового желтого платья, подол которого чуть приоткрывал носки желтых ботинок на пуговицах.

— Смотри на меня, — приказала дама, и в ее голосе было столько власти, что Анастасия сразу же покорилась.

Женщина не опускала сложенного зонтика, концом которого она продолжала поддерживать подбородок Анастасии. Девушка смотрела на нее как завороженная. Худое, с впалыми щеками лицо дамы было густо покрыто пудрой и румянами. Брови и ресницы подведены.

— Новенькая? — спросила дама, ни к кому не обращаясь.

— Новенькая, — едва буркнула соседка Анастасии.

— Ты мне нравишься, красавица, — тем же ласково-покровительственным тоном сказала женщина, когда закончила расспрос Анастасии. — Мишель, ты согласен со мной, что это воплощение самой молодости и невинности?

— О, Адель Павловна, вы, как всегда, правы, — ответил бархатистый мужской голос, и тут вперед выступил низенький полный человек с белой бородкой. На нем была фуражка с зеленоватым околышем и пальто с бархатным воротником. Мишель все время передергивал плечами, точно ему было холодно. Он так осмотрел Анастасию, что она съежилась.

— Хороша душечка, хороша, простовата, а ля деревня, но свежесть, свежесть, — он потер руки. — Вы, Адель Павловна, всегда неотшлифованный алмазик найдете. Что значит вкус и глаз.

Мишель был прав. Рано развившаяся семнадцатилетняя девушка привлекала своей молодостью, здоровьем. Старенькое ситцевое платье обтягивало грудь, обрисовывало линии крутых бедер, стройных ног. Карие, широко открытые глаза Анастасии смотрели доверчиво и жалобно. Совсем светлые густые волосы, заплетенные в длинную косу, открывали чистый, высокий лоб. Маленький рот и узкий подбородок делали смуглое лицо очень привлекательным.

— Правда, носик чуть того-с… — начал Мишель, но Адель Павловна перебила его: