Анатолий Вахов - Трагедия капитана Лигова

Они прошли в каморку Анастасии, что была около кухни, и тут барыня развернула принесенный с собой узел. В нем оказалось темно-синее платье.

— Примерь-ка, дикарочка, — предложила Адель Павловна. Анастасия покорно выполнила ее приказание. Платье было впору, но стесняло Анастасию тем, что открывало руки, плечи.

— Ох, хороша, — закатив глаза, говорила Адель Павловна. — Шик! Ты, Люси, станешь львицей, если послушно будешь вести себя…

За этими словами Анастасия уловила что-то страшное, но не поняла их и тут же забыла, потому что хозяйка бесцеремонно стала поворачивать ее:

— Вот декольте мы сделаем поглубже. Это сейчас модно. Анастасия прикрыла грудь руками, но Адель Павловна грубо отбросила ее руки:

— Дурочка-дикарочка, это же…

Она не договорила, посмотрела на ноги девушки и решила завтра же подобрать ей туфельки. Когда хозяйка ушла, Анастасия упала на свою постель и залилась слезами. Странная забота хозяйки о ее туалете пугала девушку.

Федор Иванович Тернов, или, как он теперь отрекомендовывался при знакомстве, коммерсант Федор Иоаннович Тернов, был лишен музыкального слуха. Но это не мешало ему в минуты хорошего душевного расположения бубнить только ему понятные мелодии. Вот и сейчас, повязывая галстук перед зеркалом, он что-то напевал. Тернов был доволен и собой, и своей жизнью. Все неудачи, огорчения, тяжелый труд китобоя, страх перед полицией — все осталось далеко позади и никогда не вернется. Впереди широкая, как океан, залитый солнцем, жизнь и богатство.

Тернов самодовольно усмехнулся. Нагнувшись ближе к зеркалу, он щеточкой пригладил усы, ставшие пышными, и бородку, подстриженную клинышком. Федор Иоаннович стремился быть похожим на франта, которого он увидел в каком-то иностранном иллюстрированном журнале. Лист с рисунком щеголя лежал перед зеркалом, и коммерсант, часто поглядывая на картинку, пытался сделать себе точно такой же пробор. Тернов казался живой копией модной картинки. Тот же длинный сюртук, жилет, из кармана которого повисли густой гроздью золотые брелоки, узкие черные брюки в светлую полоску, высокий крахмальный воротничок и черный, ловко повязанный галстук.

Тернов прошелся по маленькой каюте, поскрипывая новыми туфлями. Его высокая широкоплечая фигура пополнела за последние годы, и Тернов считал, что нужно немного похудеть. Одно огорчало Федора Иоанновича: его маленькие, глубоко сидящие глаза. Но тут что-нибудь изменить он был бессилен. Барышням, конечно, нравятся большие глаза, подумал он, но ему плевать, что им нравится. Тамара будет его. Еще обрадуется, что из старых дев вызволит. А Ясинский…

Тернов остановился у иллюминатора. Шхуна «Аргус» шла вдоль Чуркина мыса, покрытого густым лесом. Но Федора Иоанновича не трогали ни багровые языки клена и виноградных зарослей, ни золотившиеся дубовые рощи, ни голубовато-зеленые вечно свежие пихты, ни узкая белая, как облачко, полоса прибоя у подножия скал. Он машинально отметил, что чайки садятся на воду, а это значит — будет хорошая погода и шторма ожидать не приходится. А впрочем, пусть будет и шторм, ему сейчас безразлично. В этом году он больше в море не пойдет.

Коммерсант с удовлетворением почувствовал, что он сейчас крепко, очень устойчиво стоит на палубе, а под ней, под его ногами, — трюм, полный пушнины, китового уса, моржового клыка… Не осталось ни одной бочки спирту, ни одного фунта сахару, муки, дроби, пороху, ни одной безделушки, никакого хлама, которыми был забит трюм «Аргуса» весной…

Перед глазами Федора Иоанновича пролетели картины торговли с инородцами: где торговля, а где ловкость. Он фыркнул, вспомнив, как на Охотском побережье споил все стойбище водкой, настоянной на зелье, и увез все имущество, даже с мертвых снял меховые одежды, как это уже было на острове Беринга. Там он пристрелил четырех алеутов и, забрав пушнину и свои товары, ушел к устью Колымы и здесь обменивал на золото и соболей котлы, домашнюю утварь, женские украшения, украденные в чукотском стойбище.

Тернов гордился собой, своей ловкостью и бесстрашием. Что же, он успешно спорит с американцами. На Чукотке какой-то Томсон предлагал даже войти в компанию. Тернов ответил неопределенно, но пообещал на будущий год встретиться с купцом в Беринговом море. В бухте у Черных скал он подружился со Стардсоном. И опять вспомнился Ясинский… К черту Ясинского! Тернов ему больше не приказчик. Хватит, послужил для этого поляка. Нет, он больше не позволит Ясинскому собой командовать. Злорадство отразилось на обветренном лице Тернова, и руки сжались в кулаки с такой силой, что он почувствовал боль от впившихся в ладони ногтей. У Тернова достаточно денег, а выданные векселя и доверенности сделают Ясинского покорным, уступчивым. Если же он начнет артачиться, то тогда…

Стук в двери прервал мысли коммерсанта. Вахтенный, приоткрыв дверь, сообщил:

— Входим в бухту Золотой Рог!

— Знаю. Пшел! — Тернов осторожно, чтобы не испортить прически, надел котелок, полупальто и, взяв трость, вышел на верхнюю палубу, поднялся на мостик. Его помощник, старый шотландец, умело вводил шхуну бухту. Перед глазами открывалась панорама города.

— Станешь на рейде, — не смотря на шотландца, говорил Тернов. — На берег отпусти всех. Оставь вахтенных. На борт до моего возвращения никого не пускать.

— Корошо! — кивнул шотландец, не выпуская из зубов трубки. — Я есть на борту!

Тернов искоса взглянул на своего шкипера, на его медно-красное лицо с редкой вьющейся серой бородой. Три года назад Федор Иоаннович подобрал его, избитого, в Петропавловске, в с тех пор шотландец преданно и честно служит ему, выполняет все приказы Тернова, и все же коммерсант ему не доверял, как не доверял никому. «Все до поры до времени честные люди, — подумал он, — пока не увидят, где больше платят». Поэтому он сказал шкиперу:

— Я скоро вернусь!

— Корошо!

Но вернулся Тернов только на рассвете, и то тайком.

Через час после того, как «Аргус» бросил на рейде якорь, Федор Иоаннович, солидно взмахивая тросточкой, неторопливо поднимался по Суйфунской улице от бухты к особняку Ясинского. Шел он, закинув голову, не обращая внимания на прохожих. Какой-то нищий в отрепьях обратился к нему:

— Подайте рабу божьему!

— Пшел! — сказал, точно наотмашь ударил, Тернов и повернул к парадному крыльцу Ясинских. Он дернул за ручку звонка, который глухо отозвался в глубине дома. Из него не донеслось никакого звука. «Дома, что ли, никого нет, — подумал Тернов. — Может, Владислав Станиславович всей семьей поспешил на берег, заметив приход «Аргуса», и мы разминулись дорогой?»

Щелкнул запор, и дверь отворилась. Швейцар старик на вопрос Тернова о хозяевах ответил: