Анатолий Вахов - Трагедия капитана Лигова

Околани притворился, что не замечает этого, и открылся. Перчатка Рандольфа прошла вскользь подбородка канака. Околани, пряча улыбку, сел на песок, закрыв нижнюю часть лица перчатками, зажмурил глаза, словно от сильной боли. А торжествующий Рандольф, нагнувшись над ним, точно поршнями двигал в воздухе руками, готовый ударить еще, если Околани встанет, пока отец не кончит считать.

— …Восемь, девять, десять! Молодчага, Рандольф. Пять долларов, которые я поставил на тебя, — твой приз! — Дайльтон вскочил с кресла, подбежал к сыну, любовно похлопал его по вспотевшей спине и небрежно бросил поднявшемуся с земли канаку:

— Уходи! Завтра в это же время!

— Хорошо, сэр! — Околани поклонился и быстро, легко зашагал по аллее, точно он и не лежал только что в нокдауне.

Дайльтон посмотрел юноше вслед и с завистью отметил его широкие, крепкие плечи, тонкую талию, мускулистые, стройные ноги. «Рандольфу бы такую фигуру», — подумал он и повернулся к сыну, снимавшему с помощью боя перчатки. Узкоплечий, с плоской грудью, он проигрывал в сравнении с канаком, и только голова с густой копной белокурых волос, выпуклым лбом и такими же, как у отца, умными серыми глазами как-то сглаживала проигрыш в сравнении с Околани. Дайльтон с любовью смотрел на сына. Отдых на Гавайях шел мальчику на пользу. Но тут президент вновь вспомнил об Околани и сказал:

— Сдается мне, Ран, что этот паршивый канак нас провел. Рандольф поднял на отца холодные глаза, в которых мелькнуло недоумение. Крупные губы сердито сжались.

— Да, да, мой мальчик, — закивал Дайльтон. — Околани, как все дикари, или, вернее, обезьяны, сильнее нас физически, но глупее. Хитрить они могут. — Он фыркнул: — У нас научились. Так вот, Ран, ты все же проиграл.

— Я же нанес ему прямой… — начал юноша, и крылья его длинного носа яростно дрогнули. — Ты сам сказал…

Дайльтон жестом остановил сына:

— При Околани, чтобы он не зазнавался и чтобы не уронить достоинства американца.

— Я его уложу завтра! — гневно проговорил Рандольф, вскинув голову и сжимая обернутые бинтом руки. — Я выверну, ему челюсть! — И он нанес в воздухе удар по воображаемому противнику.

— Говорит мужчина, — одобрительно засмеялся Дайльтон, хлопая сына по плечу, и уже серьезно продолжал: — Так вот, Ран. Если ты уже начал борьбу, то ты должен бить противника так, чтобы у него крошились зубы, лилась кровь, чтобы лопнула печень и он никогда не смог бы встать против тебя. Запомни это! Так надо жить!

— Хорошо, отец! — Рандольф о чем-то глубоко задумался.

— Противника надо класть на лопатки! — продолжал Дайльтон. — Почему ты не бил Околани, когда он уселся на песок?

— Это же против правил, — пожал плечами юноша, но Дайльтон раздраженно махнул рукой:

— Какие правила! Бей, пока твой враг не упадет замертво. Вот мое, твое — наше правило! Запомни, мой мальчик! Никого не жалей, никому спуску не давай, если ты хочешь жить хорошо. Сам устанавливай правила. Ну а теперь марш в бассейн.

Они направились к белоснежной вилле под красной крышей. Длинные зеркальные окна поблескивали под большими навесами; солнце не заглядывало в комнаты, и в них все время стояла прохлада и смягченный свет. С открытой террасы навстречу спустился китаец-слуга. Он безмолвно подошел к Дайльтону и протянул поднос. На нем белела визитная карточка.

Дайльтон взял ее и, взглянув, небрежно бросил назад:

— А, Рюд… Приглашай сюда! Иди, мой мальчик, поплавай без меня. К вечеру поедем на Уайкики [31] Уайкики — фешенебельный пляж, славящийся своим прибоем. .

Дайльтон вернулся в кресло, около которого на маленьком переносном столике стояли ящик сигар, бутылка вина и ваза с фруктами. Президент неторопливо закурил и дважды затянулся, прежде чем вошел Рюд.

Маленький, сухой, с такими быстрыми, суетливыми движениями, что за ним было утомительно следить, председатель Совета Лиги гарпунеров поздоровался звонким тенорком, взмахнул рукой, как бы швыряя гарпун. Дайльтон кивком ответил и указал на столик:

— Вино, сигары!

— О'кэй! — Рюд опустился во второе кресло и, налив бокал, залпом опорожнил его. Дайльтон усмехнулся.

— Мы стареем, а вы молодеете, Яльмар. Куда вы девали свою бородку? Ваш подбородок — как колено девчонки!

— Хи-хи-хи! — залился Рюд. — Бородка была слишком белая, вон как то облачко на Даймонд-Хэд [32] Даймонд-Хэд — Бриллиантовая голова (англ.). , — он указал на коричнево-серый мыс, который крутыми берегами врезался в нежную синеву океана. Из виллы Дайльтона, расположенной на склоне горы, открывался широкий вид на Гонолулу, гавань с кораблями, море. — Да и кололась бородка, а кое-кому это не нравилось!

Рюд игриво подмигнул, залился хохотком и, соскочив с кресла, забегал по лужайке. Низенький, с широким морщинистым лицом, он казался бы стариком, если бы не эта стремительность движений, не твердый шаг. Дайльтон хорошо знал председателя Совета Лиги гарпунеров и со злостью подумал: «Этот щелкунчик протянет дольше меня». Ему захотелось обидеть Рюда, и он язвительно сказал:

— Я надеюсь, что вы не устроите стипль-чез [33] Стипль-чез — бег с препятствиями (англ.). в моем саду и не будете рассказывать покрытую плесенью историю о том, как сразили «Новозеландского Тома».

Рюд обиженно поджал сухие губы, вернулся к столу, взял сигару. Его глаза в складках серых век косились на Дайльтона, но он все обернул в шутку и, переходя на деловой тон, заговорил:

— Ингвалл, что когда-то ходил на «Альбатросе», нарушил закон и нанялся к русскому китобою. Сколько возни с этими русскими, черт возьми! Мы можем убрать Ингвалла. У нас там есть свой человек — Абезгауз.

— Тот, что сообщил о китобойце русского в газету? — уточнил Дайльтон.

— Да, да, — торопливо закивал Рюд. — Убрать… Его надо убрать!

— Подождите вы, — поморщился Дайльтон. — Убрать всегда можно. Уберем Ингвалла, и на его место этот русский… как его… черт, трудная у него фамилия… поставит другого.

— И того… — загорячился Рюд, но Дайльтон пренебрежительно махнул рукой:

— Это не остановит русского капитана. Вот что надо сделать. Ингвалл виноват. Он знает, что его ждет, суровая расправа. Пусть искупает вину.

— Как? — Рюд вопросительно смотрел на Дайльтона. Президент прищурился, следя за маленькой пестрой птицей, усевшейся на цветок. Птица стала совсем незаметной. Дайльтон был восхищен: «Сейчас к цветку подлетит насекомое, и хоп — его нет. — Он улыбнулся. — Вот так надо в жизни».

Рюд терпеливо ожидал. Президент китобойной компании оторвался от своих наблюдений.

— Прикажите Ингваллу охотиться так, чтобы русский не получил ни одного кита.

— Как? — не понял Рюд, захлопал глазами, хотел вскочить с кресла, но удержался.