Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров

Рука! Я совсем забыл, что несу, и только сейчас вновь ощутил вес золотой штуки. Внутри ее что-то позвякивало. Я сунул ее под сутану. Пока я бежал, она скользила вниз между кожей и шерстяной рубашкой, оставляя ледяной след, будто по мне ползла огромная улитка. В конце концов рука застряла возле желудка, упершись в веревку, которой я был подпоясан. И я ощущал, как холодные пальцы давят в живот, словно упрекая…

А вот и мост. Я замедлил бег: здесь людей было больше и кто-то мог меня знать. Многие студенты, такие же как я, жили в более убогих кварталах на восточном берегу реки, а любимые ими таверны располагались на этой стороне. Я остановился и, задыхаясь, оперся на каменный парапет моста. Разило от меня воистину жутко: запах свежей крови смешивался с вонью конского навоза, отбросов с мостовой и острым, резким привкусом страха. Проведя по лицу, я обнаружил на нем корку запекшейся крови. Неплохая маскировка: в таком виде даже друзья вряд ли меня узнают. Только я в любом случае выглядел как демон, выскочивший прямо из ада, и вряд ли могу рассчитывать на безопасность.

Мозг, парализованный шоком и паникой, потихоньку приходил в норму. Подобно току крови, вновь оживляющему затекшие члены, ко мне возвращалось восприятие реальности, правда, весьма болезненное. Я понял, что способен анализировать создавшуюся ситуацию. Совершено убийство. И вина за него падает на меня. Нет, не так. Меня в нем обвинили. Убийцей был рыцарь, но он же возглавил погоню за мной. И эта погоня сейчас идет по моему следу. Пока что мне удалось от них оторваться. Мне нужно объяснить, что там произошло на самом деле… Нет. Не пойдет. Мое слово против слова дворецкого самого епископа. Это конец. Ну нет! Я пока что жив, может, удастся и дальше оставаться в этом состоянии…

Эти внутренние борения заняли всего несколько секунд, но окружающие уже таращились на меня. Никакого плана не было, одно только страстное желание жить. Глубоко вдохнув ночной воздух, я пустился через мост, не глядя ни влево, ни вправо, пытаясь шагать твердо и неспешно. Если мне удастся добраться до своего жилища, можно будет переодеться в чистое и прихватить деньжат. Или это не самая лучшая мысль? Сэр Хьюг знает, кто я такой, — значит, ему наверняка известно, где я живу. Я помотал головой, пытаясь прогнать подступающий панический страх.

Чтобы добраться до Окс-лейн, хватит двух-трех минут. Позади меня не слышалось ни шума, ни криков: видимо, мне здорово повезло и я сумел оторваться от погони. Вероятно, сэр Хьюг и все остальные бросились искать меня по всей Силвер-стрит, решив, что я рванул в сторону кожевенных мастерских и к заливным лугам, лежащим за ними. Тут меня вновь охватили смятение и неуверенность — я услышал, как зазвонили огромные колокола кафедрального собора. Их звон, низкий и мощный, прокатился по городу. Это был не призыв на молитву, но сигнал тревоги, погребальный звон. И тут рука святой Евфимии погладила меня по животу, словно что-то предчувствуя и печально предупреждая.

Времени на размышления больше не было, требовалось действовать. Я пробежал оставшиеся несколько шагов до пересечения Окс-лейн и Бридж-стрит, притормозил и осторожно выглянул за угол. В переулке было темно и вроде бы пусто, и я бросился к двери своего дома. Осторожно ее открыв, я обнаружил, что в холле никого нет. Тяжело дыша и кривясь от боли в боку, я толкнул дверь и вошел в темную комнату.

Только вот темной она не была, освещенная горевшей свечой, установленной в оловянный подсвечник. А на матрасе сидел человек.

Сердце подпрыгнуло. Я прямо-таки слышал, как оно колотится о ребра, так тихо было в комнате. От страха ко мне вернулось здравомыслие, и я метнулся назад, но налетел на угол двери, которая уже успела наполовину затвориться. И своим весом с грохотом захлопнул ее, оказавшись как бы в ловушке совсем не с той стороны, пытаясь нащупать древний засов, который, как обычно, заело — я его давненько не смазывал, хотя неоднократно собирался. Я стоял спиной к сидящему на постели и всем телом ожидал удара, который свалит меня на пол, радуясь, что мне хотя бы не придется смотреть в лицо смерти.

— А я тебя давно здесь дожидаюсь, — прозвучал голос позади меня.

Моя рука замерла, перестав судорожно дергать засов. И вокруг стало спокойно и тихо. Я глубоко вдохнул воздух, пропитанный запахом плесени от гниющего тростника, и только тут почувствовал саднящую боль в лице, оцарапанном о щербатый угол двери. Потом медленно повернулся, прислонившись спиной к стене.

— Если снова не начнешь дышать, у тебя глаза вылезут из орбит.

Я узнал голос. Это был не сэр Хьюг. Это был Билл.

И я снова задышал, с ужасным хрипом глотнув воздух. Еще один вдох, и я поперхнулся, закашлялся и упал на четвереньки. Билл тут же принялся колотить меня по спине. Потом меня вырвало, и в комнате завоняло еще гнуснее, если это вообще возможно. У меня перед глазами плясали искры и огоньки. В желудке возникло ощущение ледяной тяжести, и я нагнул голову, ожидая нового приступа рвоты. Но это была всего лишь рука святой Евфимии. Я добрался до матраса, рухнул на него и замер в полной неподвижности.

— Господи помилуй, Пэтч! Да ты ранен! — Билл опустился возле меня на колени, ощупывая сутану и быстро бормоча себе под нос: — Сплошная кровь! Я было подумал, что ты в реку свалился. Куда ты ранен, Пэтч? Да говори же!

Я сел и оттолкнул его.

— Это не моя кровь, Билл. Отвали. Какого черта ты тут делаешь?

— Хорошо. Только чья же тогда это кровь, мать твою?!

Тут мне страшно захотелось избавиться от окровавленной сутаны. Я вскочил и начал дергать веревку, служившую поясом. Веревка промокла, узел затянулся, и я сломал себе ноготь, прежде чем сумел его распутать. Я стащил с себя сутану, и золотая рука со звоном упала к моим ногам, словно я ею разродился. Билл охнул, и я увидел, как он побледнел и отодвинулся подальше от меня.

— Матерь Божья! — прошептал он.

Я тем временем вылез из сутаны, которая упала на пол, собравшись жесткими складками, словно какая-то часть меня все еще была в ней. Откинув крышку сундука, я вытащил грязную льняную рубашку, которую засунул туда пару недель назад, и начал соскребать с себя кровь и грязь. В глиняном кувшине, что стоял в углу, осталось немного воды, и я полил себе на голову, едва замечая, что она совершенно ледяная. Я все терся и терся, а Билл округлившимися глазами пялился на голого сумасшедшего, который совсем недавно был его лучшим другом по имени Петрок. Потом я снова сунулся и сундук, доставая оттуда вещи и забрасывая их себе на плечо, пока не нашел то, что нужно.

Я натянул короткие и мешковатые серые шерстяные штаны, льняную нижнюю рубашку и коричневую фланелевую котту. Маленький мешочек с монетами, который я прятал под тростниковой крышей, привязал к краю рубашки и засунул в штаны. На самом дне сундука лежала моя старая куртка из овчины, здорово поношенная и траченная молью, хранимая из чисто сентиментальных побуждений. Я из нее несколько вырос, но тем не менее натянул на себя; по крайней мере в ней будет тепло. Сандалии были на мне. Оставались чулки. Но где же их взять? Тогда я разорвал еще одну грязную рубаху на полоски и принялся обматывать свои икры.