Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана

Второе из четырех путешествий адмирала было оснащено и продумано лучше других, но, осуществляя его, он допустил столько ошибок, что во время третьего путешествия начался закат его славы, а четвертое и последнее, затеянное им с целью реабилитации своего имени, закончилось страшным провалом.

На следующий день после приема монархами Колона и его моряков Куэвас и Лусеро пустились на розыски дома, в котором проживал доктор Акоста, один из врачей короля.

Команды каравелл, открывших новые земли, были размещены на верфях барселонской гавани и здесь дожидались выплаты им королевскими казначеями второй половины жалованья за участие в экспедиции. Эта выплатасостоялась с некоторым опозданием, поскольку двор, как всегда, был без денег.

Двое слуг в конце концов проникли к знаменитому кордовскому ученому медику. Он любовно посмотрел на Лусеро, нисколько не удивившись тому, что она одета как паж.

— Моя мать велела мне повидаться с вами и слушаться вас во всем как отца.

Доктору показалось, будто он уловил в глазах девушки, устремленных на него вначале с вопросом, выражение твердой уверенности, когда она произносила последнее слово. Быть может, прекрасная еврейка из Андухара поведала ей без утайки об их общем прошлом. Но так как эта беседа происходила в присутствии Фернандо Куэваса, доктор сказал решительным и суровым тоном, пресекавшим возможность возвращения к этой теме:

— Я люблю тебя как отец, хотя я не отец тебе, и, пока я жив, ты можешь рассчитывать на мою помощь, как может рассчитывать на нее и твоя мать.

Их матросское существование кончилось. Людей адмирала в ближайшем будущем ждало увольнение. Кто хотел отправиться с ним во второе путешествие, тем надлежало вернуться в Севилью. Архидиакон Фонсека собирался «поставить стол», чтобы набрать команды для восемнадцати или двадцати кораблей. Ну, а юная пара? Каковы были ее намерения?

Куэвас с восторгом говорил о подготовлявшейся экспедиции. Он полюбил новые заокеанские земли. Он жаждал увидеть богатые города Великого Хана, близ которых успел побывать, не обнаружив, однако, ничего предвещающего их существование в этой стране. К тому же, поскольку Испания не вела в то время войны, это было наиболее подходящее дело для юноши, который считал шпагу единственным благородным орудием в руках мужчины.

Лусеро проявляла желание жить вместе с матерью и, сменив одежду, снова стать женщиной.

Она чувствовала, как что-то зарождается в ней, и это побуждало ее вернуться возможно скорее к прежнему образу жизни. Мужское платье становилось для нее невозможным. Если Фернандо собирается вновь последовать за доном Кристобалем, они должны пожениться, и она останется в Кордове.

Но чтобы осуществить это намерение, нужно было креститься, и, так как в ее душе продолжала жить взращенная матерью и доном Исааком ненависть к тем, кто подвергал гонениям ее соплеменников, она вполголоса, так, чтобы ее не слышал Фернандо, спросила знаменитого лекаря:

— Полагает ли ваша милость, что мне надо креститься?

Акоста с доброй и грустной улыбкой утвердительно кивнул головой. А почему бы и нет?.. Ее мать приняла крещение, чтобы спасти свою жизнь. И она может поступить так же, чтобы обеспечить себе спокойствие и счастье любви.

— Я устрою тебе и крещение и венчание, когда мы вернемся в Кордову.

Нa другой день он столкнулся на узкой улице близ собора с прославленным адмиралом, выходившим из великолепного дома дона Педро де Мендосы, великого кардинала Испании и «третьего короля», у которого адмирал был на обеде.

Этот князь церкви имел сорок куэнто, или, что то же, сорок миллионов годового дохода — сумма по тем временам неслыханная.

Его стол своей роскошью наглядно свидетельствовал о богатстве хозяина. Не было такого вельможи, какой бы знатностью он ни кичился, который не почел бы за счастье получить приглашение на обед к кардиналу, и не только по причине ожидавших его на этом обеде изысканных яств, но и вследствие удовольствия побывать в обществе дона Мендосы.

По словам авторов хроник — его современников, «кардинал носил при себе двор»; и действительно, когда он бывал с королевской четой, двор был настоящим двором, но достаточно было ему отлучиться — и двор сразу утрачивал свою пышность.

От Мендосы Колон вышел довольный и радостно возбужденный. За столом он сидел на самом, почетном месте, в кресле, стоявшем рядом с креслом самого кардинала и на такой же высоте; кушанья, по приказанию дона Мендосы, подавались Колону в «накрытых блюдах» и после обязательной пробы — почести, полагавшейся только монархам или наиболее высокопоставленным из их приближенных. Таков был установившийся при дворе обычаи. Блюда, приносимые с кухни под металлическим колпаком, покрытым богатою тканью, подвергались так называемой сальве, заключавшейся в том, что один из придворных отведывал каждое кушанье, прежде чем его предлагали монарху; это делалось для того, чтобы король, убедившись, что оно не отравлено, ел его без всякого опасения.

Так пышно и торжественно, с поистине королевскими почестями, адмирала принимали впервые.

Вельможа с таким положением, как Мендоса, «один из самых красивых и статных людей во всей Испании, человек, столь же могущественный, сколь любезный», выказывал ему на глазах всех исключительное расположение, какое питают только к ближайшим друзьям, делая это намеренно, дабы и другие придворные последовали его примеру, и ни в ком не оставалось и тени сомнения, что он смотрит на дона Кристобаля как на равного.

Узнав королевского лекаря, который был в черной мантии и без шпаги, что придавало ему скромный и одновременно почтенный облик ученого мужа, адмирал моря Океана, облаченный в кафтан карминного цвета и при шпаге с золотым эфесом и красными ножнами, отделился от кучки сеньоров — своих спутников, чтобы поздороваться с давним знакомым.

Они поговорили о Кордове и былых временах с любезностью собеседников, относящихся друг к другу с некоторой настороженностью и не без внутренних колебаний выражающих свои мысли.

Колон под конец, вспомнил о кордовском совете, отклонившем его проект плавания в Азию, следуя курсом на запад. Его ироническая улыбка говорила о том презрении, какое ему внушают теперь былые его противники.

— Ваша милость, доктор Акоста, — добавил он, — не может не согласиться, что проект достигнуть Сипанго, а также Катая, плывя все время на запад, не был пустыми бреднями.

Акоста в свою очередь улыбнулся, и его улыбка была не менее иронической, чем улыбка Колона. А уверен ли адмирал, что найденные им земли действительно принадлежат к Азии? Видел ли он Великого Хана или кого-нибудь из его правителей? Какие из городов, описанных Марко Поло и Мандевилем, он посетил?