Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Мать появилась на пороге, и, зорко оглядев комнату, — вдоль стены стояли массивные, открытые шкафы орехового дерева, набитые серебряной посудой, на буфете — высокие подсвечники, стол был укрыт бархатной скатертью, сказала через плечо:

— Элишева, переоденься и приберись там. Я сама подготовлю комнату для наших гостей. А, — она ласково посмотрела на старшего сына, — ты заниматься хотел?

— Да, но сначала, я к младшим схожу, посмотрю, как там они, — улыбаясь, сказал мальчик. «А что, у нас гости?».

Но тут из-за спины матери показалась девчонка лет пяти, в простом платье, и, подняв на Элияху глаза небесной синевы, требовательно спросила: «Ты кто?».

— Это мой сын, Мария, — терпеливо сказала Мирьям Горовиц, — Элияху. Ему тринадцать лет.

Девчонка была вся маленькая, изящная, с каштаново-рыжими косами, белокожая, с розовым, легким румянцем на гладких щеках. Она выпятила губу, и, осмотрев Элияху с ног до головы, повернувшись к Мирьям, капризно сказала: «Мы хотим есть!».

— Я сейчас накрою на кухне, — крикнула Элишева.

— Ты накроешь здесь, в столовой, — велела мать. «Элияху, ты поднимись наверх, посмотри, все ли в порядке, а потом сходи за отцом в ешиву, пожалуйста. Извинись, и скажи, что мне надо с ним поговорить, как можно быстрее».

— Хорошо, — непонимающе сказал Элияху, и принялся собирать свои тетради. «Я помогу, — раздался сзади звонкий голос, и девчонка, приподнявшись на цыпочках, ловко и быстро сложила их в стопку.

— Куда отнести? — спросила она, глядя в его темно-серые, цвета грозовых туч, глаза.

— Я сам, — буркнул подросток и краем глаза заметил простой, деревянный крест на бечевке, что висел на шее у девчонки.

— Мама! — потрясенно повернулся он к Мирьям, и только тут заметил резкую, глубокую морщину на высоком, белом лбу матери.

— Иди, пожалуйста, сыночек, — тихо попросила она, стягивая на плечах кашемировую шаль.

«Приведи папу».

В передней на сундуке сидела какая-то женщина в синем платье и платке. Элияху увидел ее пустой, остановившийся взгляд и вежливо спросил: «С вами все в порядке, пани?».

Она даже не отозвалась, и Элияху, пожав плечами, прикоснувшись на ходу пальцами к мезузе, — выбежал во двор. За воротами было шумно, и он, открыв их, увидел небольшую кучку людей, что стояла на той стороне узкой улицы.

— А я вам точно говорю! — раздался чей-то высокий женский голос. «Я сама видела, жидовка ее сюда увела, сейчас соберут кагал свой и будут христиан мучить, кровь у них выпускать, как у того ребенка святого, что в Италии умер, от рук жидовских!»

Элияху вздохнул и быстро пошел по Казимежу к большой, похожей на крепость, главной городской синагоге.

Девочка свернула разложенную на коленях салфетку, и вежливо сказала: «Спасибо, очень вкусно». Мирьям посмотрела на пани Эльжбету — та сидела перед полной тарелкой, устремив глаза на шкаф с посудой, что стоял напротив.

— Ей говорить надо, — Мария поймала взгляд Мирьям. «Тогда она все делает, что надо. А так, — девочка вздохнула, и развела руками, — с места не сдвинется».

Мария громко сказала: «Ложка!»

Женщина вздрогнула, и, нащупав ложку, подняла ее. «Ешь!», — так же громко велел ребенок.

Пани Эльжбета начала есть.

— Ну вот, — деловито продолжила девочка, грызя бублик, — из Киева мы во Львов пошли, а потом — в Ченстохов, Варшаву, и теперь сюда. Три года уже ходим, ну да Господь милостив, не бедствуем, люди подают, на хлеб и ночлег хватает».

— Твой отец на Москве, — тихо, глядя в синие глаза девочки, сказала Мирьям. «Его зовут Федор, Федор Воронцов-Вельяминов».

— Рыжий, — сказала Мария, и, оглянувшись, подтащила к себе еще бублик. «Я помню, он рыжий был. А Черный Иван — не мой отец, ну да я это сразу поняла, хоть они с мамой и повенчались. Мама тогда уже не в себе была, не знаю, почему, — девочка пожала плечами.

— Что за Черный Иван? — похолодев, спросила Мирьям.

— Не знаю, — грустно сказала девочка. «Он с мамой спал в одной постели, я помню. Ну да мы ушли оттуда, — она махнула рукой куда-то на восток. «Так у меня братья есть? — девочка оживилась.

— Петр и Степан, — сглотнув, ответила женщина. «Одному шестнадцать, а другому, — она задумалась, — двенадцать, Элияху моему почти ровесник».

— А где он, ну, сын ваш старший? — заинтересованно спросила Марья, и, покосившись на пустую тарелку матери, велела: «Руки салфеткой вытри, встань и на кухню отнеси. Потом приходи сюда и садись».

— Господи, — подумала Мирьям, — бедное дитя. Нет, нет, надо немедленно их в Лондон отправлять, Кардозо же мне писали, что Марфа Федоровна там живет, и семья ее тоже.

— Элияху? — она вздохнула. «За мужем моим пошел, равом Хаимом».

Женщина села в кресло и Мирьям, взяв ее прохладную, вялую руку, сказала: «Пани Эльжбета, я Мирьям. Мирьям Горовиц. Помните, в Несвиже? — она покраснела, — мы дружили с вами. У вас муж был, пан Теодор, Федор, — настойчиво сказал Мирьям и увидела, как двигаются алые губы.

— Федор, — прошептала пани Эльжбета. «Федор».

— Она говорит, — мрачно махнув рукой, сказала девочка, — только имя его говорит, и все. Ну ладно, — Мария с сожалением отодвинула от себя блюдо с бубликами, — спасибо вам за приют, за хлеб-соль, мы пойдем.

— Куда это вы пойдете? — сглотнув, спросила Мирьям.

— На Москву, конечно, раз отец мой там, — удивилась девочка. «Федор Воронцов-Вельяминов, — тряхнув головой, сказала она. «Я запомнила».

— Подожди, — попыталась остановить ее женщина, но тут с порога раздался удивленный голос мужа: «Мирьям, что там за толпа на улице? Кричат, что мы какого-то христианского ребенка сюда заманили».

Рав Горовиц посмотрел на женщину и девочку, что сидели за столом, и попросил сына:

«Элияху, позови сестру, пусть она возьмет дитя к себе в комнату».

— Я не дитя, — раздался звонкий голос и жена, поднявшись, велела: «Иди сюда, Хаим, и закрой дверь. Элияху, займись младшими, ты и Элишева».

Подросток посмотрел на захлопнувшуюся перед его носом тяжелую, дубовую дверь, и, что-то пробурчав, отправился наверх.

Рав Горовиц принял от жены серебряный стакан — на донышке было налито немного водки, и, погладив ухоженную, каштановую бороду, растерянно сказал: «Но, дорогая, как мы их отправим в Амстердам — ты, же сама мне говорила, что не знаешь, приехали Кардозо со Святой Земли, или нет? Давай хотя бы письма от них дождемся».

Мирьям, прошагав к окну, распахнула ставни и прислушалась. «Пока мы будем ждать письма из Амстердама, Хаим, — ядовито ответила Мирьям, — сюда вся Польша сбежится, ты сам видел, там, на улице. Это сейчас они кричат, что мы украли христианского младенца, а потом они пойдут жаловаться епископу. Или ты хочешь, чтобы наших детей, нашу общину пытали, как тех святых мучеников в Тренте! Пятнадцать человек сожгли на костре по ложному обвинению в убийстве ребенка! — жена сложила руки на высокой груди и, шурша шелковой юбкой, прислонилась к ставне.