Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Старуха со значением посмотрела на перстень и потерла нос: «Четырнадцати годов девка, сие дороже будет стоить, сами знаете».

— Иди, иди, я тут ждать буду, — коротко велел Татищев, и старуха, вздохнув, поднявшись, взяла блаженную за руку: «Пойдем, к чадам тебя отведу. И не шныряй тут более, еще кто не разберется, испортит тебя, потом и денег не заработаешь».

Блаженная повиновалась, и старуха, проходя мимо Татищева, нажала на какой-то выступ в стене — невидимая дверь поддалась, из подпола пахнуло сыростью и мужчина, держа в руках свечу, подумал: «Что там Федор Петрович говорил? Со времен царя Ивана Васильевича тут ход этот вырыт? И прямо к Неглинке ведет, а там, в Кутафье башне, еще один — в кремлевские подвалы, тот Алевиз Фрязин строил.

Ну, да там столько тайников всяких, в Кремле, что вовек не разобраться. Надо бы, кстати, либерею царя Ивана перепрятать, самозванец ее не нашел, и полякам она не надобна, а то еще с собой захватят, когда побегут из Москвы».

Запахло какими-то цветами, и высокая, стройная девушка, зевнув, на ходу заплетая, вороные косы, весело сказала: «Я только просыпаться собралась, а тут вы!»

Татищев поднял свечу, и, пропустив девушку вперед, стал спускаться по склизким, крутым ступенькам в бездонную тьму подземелья.

Элияху почувствовал, как кто-то трясет его за плечо, и, приоткрыв глаза, зевнул: «Что такое?» В светелке было прохладно, в раскрытом окне было видно серое, предрассветное небо. Марья спокойно сопела под армяком, Лиза, — Элияху бросил взгляд на лавку поодаль, — лежала на боку, закрыв глаза.

Гриша наклонился над ним, держа в руках оплывшую свечу, и коротко велел: «Пойдем!».

Подросток натянул сапоги и, спустившись вниз — в зале уже было прибрано, с кухни пахло пекущимися пирогами, — увидел открытую дверь подпола.

— Сюда, — позвал его Гриша, спускаясь вниз. В полутьме, на какой-то бочке, сидел маленький, крепкий, матерящийся сквозь зубы парень. При свече пятна крови на дощатом полу казались черными.

— Руку убери, — велел Элияху, опускаясь на колени, принимая от Гриши свечу. «Чем это его так? — хмыкнул он, осмотрев рану.

— Кинжалом, — хмуро отозвался Гриша. «Уходили уже, и тут хозяин амбаров возьми да и проснись. С этой смутой теперь мало кто по городу без оружия ходит, тем более, ночью».

— Принеси мне воды, водки, иголку с нитками и тряпок, — велел Элияху.

— Больно будет? — испуганно спросил парень, глядя на свои окровавленные пальцы.

— Не больнее, чем сейчас — уверил его подросток.

Гриша, державший свечу, одобрительно сказал, глядя на ловкие, длинные пальцы: «Хорошо это у тебя получается, Илюха, тебе бы кошельки резать, или по карманам шарить, хотя сие дело детское».

— Нет уж, — расхохотался Элияху, — я лучше вон, таким заниматься буду. Все, — он разогнулся, — теперь стакан водки выпей, и спать. И никуда не ходи, лежи, — он потрепал парня по плечу.

«Скоро все заживет».

Уже наверху, вдохнув запах пирогов, Элияху сказал: «Что-то я и проголодался уже».

— Сейчас пожуем, — уверил его Гриша. «Я тоже, опосля дела, всегда есть хочу. А Егорке, — он кивнул на подпол, — я потом отнесу, как проснется он».

Подросток вышел из кухни с мисой, и, присев, сказал:

— Сейчас уже и мальчишки приходить зачнут, ну, разносчики наши. Два десятка с лотков торгует, а еще на Каретный Двор надо отнести, стрельцам — тако же, в лавки, что вокруг. И на обеде то же самое, да еще и сюда, в кабак, народ прет, — он разломил свежий, горячий пирог с визигой и добавил: «Опосля поста скоромные будем печь. Когда царь Борис Федорович Годунов жив был, за курником и кулебякой из Кремля присылали, да и сейчас тоже, — Гриша облизнулся, — царь до наших пирогов большой охотник.

Элияху вдруг спросил: «А ты как думаешь, победит войско под Смоленском, али нет?»

Гриша усмехнулся: «Вряд ли, видел я, то войско. Я тебе так скажу, как самозванец на Москве царствовал, тут столько поляков было, что у нас двери не закрывались. И золотом платили.

Наши-то, из Немецкой слободы, что тут живут — уже ученые, торгуются, да и кошелек у них просто так не срежешь — рот по сторонам не разевают.

— Однако, — подросток серьезно взглянул на Элияху, — надоела уже эта смута. А коли сейчас, под Смоленском, поляки наше войско разобьют, она опять начнется. Ладно, пойду, посплю, всю ночь в этом Замоскворечье отирались.

Элияху проводил его глазами, и, закинув руки за голову, подумал: «А если и вправду отец Марьи там? Как его искать-то теперь? Пойду, схожу еще раз на площадь Красную, послушаю, что народ говорит».

На Воскресенском мосту было шумно, под каменными колоннами раскладывались торговцы, было слышно ржание коней и чей-то заливистый мат. «Ну, тут хоть замостили, — подумал Элияху, глядя на тихую, зеленую реку, что текла под высокими, красного кирпича стенами Кремля. «И на площади тоже — бревна под ногами лежат. Хорошо, что сухо сейчас, осенью, тут, наверное, все в грязи тонет».

Он вскинул голову и посмотрел на Троицкую церковь — разноцветные, изукрашенные золотом купола, переливались, сверкали в утреннем солнце. «Идолопоклонники, — вздохнул подросток. «Еще и крест приходится носить, и шапку снимать, и в церкви тоже — захожу. Ну да папа мне рассказывал, что евреи в Испании так делали. Ничего, недолго потерпеть осталось».

Элияху прошел мимо пушечных раскатов и, наклонив голову, полюбовался огромным, мощным орудием, что стояло у возвышения. «Лобное место, да, — вспомнил подросток. На другой стороне площади, напротив Кремля, распахнулись двери больших, каменных торговых рядов и толпа хлынула внутрь.

— Как у нас в Кракове, — одобрительно подумал Элияху, и купив за полушку румяный калач, кусая его, присел на ступеньки у входа. «Смотри-ка, — удивился он, — тут тоже кабак есть. Ну да закрыто еще, конечно».

Он взглянул в сторону Воздвиженки и пробормотал: «Еще раз туда сходить? Так я вчера все обошел, пусто, никого нет».

С Воскресенского моста донеслись чьи-то отчаянные крики, и всадник, на тяжело дышащей, загнанной лошади, пронесся сквозь площадь, сшибая лотки, и скрылся во Фроловских воротах Кремля.

— Что, что такое? — торговцы кричали, поднимая свой товар.

Какой-то мальчишка забрался на деревянную крышу моста, и закричал: «Поляки разгромили наше войско при Клушине! Брат царя бежал с поля боя! Гетман Жолкевский идет на Москву!»

— Трус! Изменник! — раздался с Лобного места низкий мужской голос. «Закрылся в Кремле, вместо того, чтобы воевать! Не нужен нам такой царь!»

Мальчишки, разносившие квас и пироги, побросали свои лотки, и стали оглядываться в поисках булыжников. «Бросай свой калач! — какой-то парень толкнул Элияху в плечо.

«Пошли, сейчас по Фроловским воротам лупить будем, разобьем тут все!»