Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

«Небольшой. Это ближе, чем Грейт-Ярмут, можно чаще ездить. А потом оставим там «Беллу» и домой на лошадях вернемся».

— Я тебя люблю, — сказала девушка, взяв его руку, поднеся ее губам. Она поцеловала сильные пальцы, и, помолчав, сказала: «Правильно они написали — верность и любовь. Всегда, на всю жизнь, Джон».

— Конечно, — он ощутил ее тепло, услышал легкое, нежное дыхание, и шепнул: «Я тоже, счастье мое — люблю тебя».

Лодка шла на восток — в бескрайный, плоский простор устья, туда, где на горизонте вставало яркое, уже теплое солнце.

Он опустил голову в свежую, прохладную воду ручья и пил — долго, пока его не вырвало.

Мужчина встал на колени и, обессилено упершись руками в теплый, нагретый солнцем мох, подумал: «Не дойду».

Вокруг была тундра, — без конца и края, болотистая, с редкими россыпями камней, на горизонте блестело море — низкое, открытое, свободное ото льда. Он поднялся, и, покачавшись, увидел в воде ручья серебристые спинки рыбы.

— Три дня, — вспомнил мужчина. «Да, там же лежал этот скелет волка. Я разбил кости камнем, и высосал их. Если я сегодня не поем, я упаду прямо здесь. Все равно, — он зло помотал головой, — буду ползти. Мне нельзя умирать».

Он наклонился и, подняв дрожащими пальцами камень, — швырнул его в воду. Рыба бросилась врассыпную, и, он, заставив себя не плакать, чуть слышно выругавшись, — пошел дальше.

Нога болела — он даже не хотел снимать потрепанный, кое-как зашитый по шву сапог, и разматывать грязные тряпки. «Два пальца, — холодно подумал мужчина, вспоминая перевернувшуюся, наскочившую на обломок айсберга лодку. «Может быть, и три. Если я не встречу местных, — быстро, — я умру».

Он с усилием поднял голову — на холме, в отдалении, виднелось что-то. «Труп, — с надеждой сказал себе мужчина. «Господи, неужели?». Он медленно, тяжело, с усилием, вскарабкался по влажному, волглому мху и увидел остатки разделанной туши оленя.

— Люди, — еще успел подумать он, опуская голову к пахнущим свежей кровью костям, рыча от голода, разрывая зубами хрящи.

Наевшись, он заснул, укрываясь своим разодранным, сшитым из волчьих шкур, одеялом, чуть вздрагивая, бормоча что- то во сне, готовый в любое мгновение защитить свою еду. К вечеру похолодало, и, проснувшись, обсасывая кость, он ощутил, какая тяжелая и горячая у него голова.

— А ведь я не болел, — подумал мужчина. «Даже тогда, в апреле, когда все погибли, и я отморозил пальцы — не болел. И сейчас не буду, — он с трудом поднялся, покачиваясь.

Собрав кости в старый, из кожи тюленя мешок, он обернулся, — над тундрой играл чудный, багровый с золотом, закат.

— На восток, — прохрипел он. «На восток, слышишь?»

Он сжал распухшие, покрасневшие, потрескавшиеся руки на эфесе шпаги, и медленно, еле двигаясь, пошел туда, где небо было окрашено в глубокий, темно-синий цвет, где уже были видны бледные, едва заметные звезды.

Мужчина подумал: «Надо еще поспать. Я не могу, не могу, я так устал. Нельзя спать ночью, даже сейчас, летом — холодно, и звери чуют тех, кто слабее. Днем их нет, днем тепло — я буду идти до рассвета, а потом посплю».

Море чуть поблескивало в лучах заходящего солнца, и он вздохнул: «Жалко корабль. Но еще одной зимовки во льдах она бы просто не вынесла. Девочка моя, прости меня, что мы тебя там бросили, одну. И людей жалко, — он вспомнил одинокие, увенчанные камнями холмики на их пути, или просто — уложенные в ледяные расселины трупы, скорчившиеся, заледеневшие.

— Остался один, — прошептал он. «Если бы не тот айсберг, мы бы выжили, наверное, все пятеро. Пятеро из семидесяти. А теперь — один».

Подул резкий, внезапный, северный ветер. Дрожа, стуча зубами, мужчина подумал: «Если я лягу здесь, у этого камня, звери меня не найдут. Лягу и посплю, а утром поднимусь, и пойду дальше. Обещаю».

Он погладил свое одеяло и вдруг одернул себя: «Нельзя! Надо идти, слышишь?»

Мужчина шел, согнувшись, пересиливая боль в ноге, взбираясь на маленькие, с плоскими вершинами, холмы, спускаясь в распадки, слыша за собой вой ветра и, — вдалеке, — зов какого-то зверя.

— Звезда, — пробормотал он. «Почему так низко?». Звезда приближалась, двигалась, и он, кашляя, выплевывая мокроту, шепнул себе: «Я полежу. Просто полежу немного и все».

Мужчина опустился на мокрый, холодный мох и пополз, стиснув зубы, приказав себе:

«Нельзя! Нельзя лежать! Надо идти, тебя ждут там, тебе нельзя умирать!»

Свет внезапно оказался совсем рядом, и он, закрывшись рукой, вцепившись пальцами в землю, борясь с тяжестью в голове, — потерял сознание.

— Тепло, — подумал он, не открывая глаз, — господи, как тепло, сколько лет мне уже не было так тепло — не помню.

Мужчина с трудом поднял веки и осмотрелся — он лежал в чистой, уютной палатке из шкур.

Совсем близко — руку протяни, — жарко горел костер, над которым, в оловянном котелке, что-то побулькивало. Приятно, легко пахло травами.

Он провел рукой по телу, — одежды не было, — и, почувствовав, что краснеет, потянул на себя меховое одеяло. «Это не мое, — еще успел подумать он, проваливаясь в сон, — глубокий, бесконечный, темный, как вода океана.

Мужчина проснулся от чьего-то ласкового прикосновения. Он поднял ресницы и ощутил свежесть воды у себя на лбу.

— Тише, — сказал нежный голос. «Сейчас я дам вам поесть, и спите. У вас был жар, и вы очень исхудали. Когда немного оправитесь, — займемся вашими пальцами. Все будет хорошо».

— Ангел, — подумал мужчина, жадно глотая воду из оловянной кружки. «Это ангел». У ангела были большие, лазоревые глаза и коротко стриженые, белокурые волосы.

— Здравствуйте, кузен Ник, — ангел ловко и аккуратно подоткнул вокруг него меховое одеяло.

«Я рада, что вы живы».

Мэри зачерпнула оловянной ложкой бульон, и поднесла его к губам Ника. «Вкусно, — сказал он, потянувшись за еще одной. «Кузина Мэри, но как….

— Потом все узнаете, — она улыбнулась. Женщина была в бриджах и матросской куртке, вокруг шеи был повязан грубый, серый шерсти шарф. «Вас нашла моя Энни, помните же ее? — женщина потянулась за холщовой салфеткой, и вытерла его темную бороду. «Они с Джоном, это мой пасынок, как раз на охоту шли, с фонарем, бить тюленей».

Мэри отставила пустой котелок, и весело сказала, развернув кусок тюленьей кожи: «А теперь — ворвань! И не надо кривиться, кузен Ник, у меня никто еще не болел цингой и не будет».

— Капитан, — какой-то заросший бородой до глаз мужчина просунул голову в палатку, — мы закончили чинить лодку, взглянете?

Ник, было, приподнялся, но Мэри, усмехнувшись тонкими губами, сказала: «Лежите спокойно. Капитан — это я».

Он внезапно покраснел и пробормотал: «Мне надо…»

— Не то, что бы я там чему-то удивилась, — Мэри поднялась, — ну да ладно. Мистер Браун, — обратилась она к мужчине, — помогите, пожалуйста, капитану Кроу. Я посмотрю, что там с лодкой. А вы потом спите, кузен, — она улыбнулась, и, откинув полог, вышла из палатки.