Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Матери отнесу, — благоговейно сказал мальчишка, пробуя монету на зуб. «Как отец спьяну в реке утонул, она сами знаете, чем заниматься стала, — мальчик на мгновение отвернулся, — да у нее еще трое младших на руках, много не заработаешь, за ними смотреть надо. Ну да я помогаю, конечно».

— Сколько тебе лет-то? — вдруг спросил Джон.

— Восемь, — отозвался мальчик и, помявшись, спросил: «Мистер, а вы слышали, говорят, в Дептфорде школа для сирот есть? У меня друг был, Саймон, его туда взяли, у него отец в Индию плавал и умер там, от лихорадки. Там, в школе, говорят, каждый день горячим кормят, — мальчик восторженно вздохнул и тут же, угрюмо, добавил: «Врут, должно быть».

— Не врут, — серьезно сказал Джон. «Ты вот что, — он задумался, — я тебе в «Белом Олене» записку оставлю, возьмешь и отнесешь ее в Дептфорд, на верфь Британской Ост-Индской компании. А там уже они обо всем позаботятся. Запомнил?»

— Не дурак же я, — оскорблено сказал мальчишка. «Вы, — он вдруг поднял голову, — не обманете, мистер, у вас глаза такие, как надо. Спасибо, — он протянул маленькую, грязную, с обгрызенными ногтями руку.

— Не обману, — ответил Джон, пожимая ее. Он проводил глазами затрепанную рубашку, и, вздохнув, подумал: «Сын, да. Ну, ведь всегда можно взять сироту. Выращу, ничего страшного. Меня, конечно, судить будут, — он усмехнулся, — Звездная Палата, ну да указ против дуэлей мы только готовим, король его еще не подписывал. Штраф заплачу, и все. Это если он меня не убьет, конечно. А вот если убьет, — Джон даже приостановился, — ляжет на плаху, Яков ему такого не простит».

Он поднялся по узкой, дурно пахнущей лестнице, и, остановившись в низком, темном коридоре, повел носом. «Не обманул мальчик, — подумал Джон. Из-за тонкой, рассохшейся двери пахло апельсином — горьковато, волнующе.

Он услышал скрип кровати и томный, задыхающийся смех. «А теперь вот так, — сказал низкий, ласковый мужской голос.

— О да, — Констанца тихо расхохоталась, — тебе это нравится, я уже поняла. Впрочем, — она застонала, — мне тоже, да, Николас, да, еще! Я люблю тебя!

Джон прислонился к стене и закрыл глаза. «Белла мне это тоже говорила, — вспомнил он, — сначала. А я — молчал, а потом вставал и уходил работать, и она оставалась одна, в этой огромной кровати. Господи, я уж и забыл, как это — спать с кем-то в одной постели. Потом она тоже стала молчать, — просто лежала, и ждала, пока все закончится. Обязанность, да, — он тяжело, как от боли, вздохнул.

— Пусть идет, я ей отдам деньги, она все равно не будет со мной жить, если я убью ее брата.

А если он убьет меня — она останется богатой вдовой. Николаса казнят, конечно. Ну, так тому и быть.

Мужчина открыл глаза. Из-за двери донесся строгий голос Констанцы: «Посмотри, это просто. Леонардо, в своей летательной машине, использует тягу лопастей. Я тебе рассказывала о прототипе подводной лодки, — на испытаниях я поняла, что нужны не весла, а винты. Если такой винт прикрепить на корму корабля…Николас, я черчу!

— Прости, — сказал виновато мужчина. «Я один раз поцелую, и все, больше не буду. Ну, пока, — они оба рассмеялись, и Джон, стиснув зубы, — высадил хлипкую дверь ногой.

Констанца, обнаженная, лежала на кровати, подперев острый подбородок кулаком, быстро что-то рисуя серебряным карандашом в тетради. Она повернула голову, и, встряхнув распущенными волосами, отведя с лица рыжую прядь, холодно сказала: «Я знала, что ты любитель следить за людьми, но не в такой мере, Джон. У тебя есть своя постель, в ней и занимайся, чем хочешь, а нас оставь в покое.

Он увидел, как большая рука Николаса ложится ей на плечи. Шпага — с золоченым эфесом, — лежала на горке одежды, что была брошена рядом с кроватью.

— Ты, — поморщился Джон, — в этом притоне…

Констанца покусала карандаш и рассеянно ответила: «Я родилась в подвале, на сломанной кровати, и до двух лет делилась хлебом с крысами, что жили у нас, в Каннареджо. Так что я справлюсь».

Он покраснел, и, не глядя в лазоревые, холодные глаза капитана Кроу, сказал: «Я жду вас внизу, сэр Николас».

На дворе дул прохладный ветерок с Темзы, шелестели листья деревьев, едва слышно ржали лошади в покосившейся, старой конюшне.

Джон услышал тяжелые шаги по лестнице и стянул перчатку с правой руки. Он, было, хотел, бросить ее на утоптанную землю, но Николас усмехнулся: «Не утруждайтесь». Он выхватил перчатку и, повертев ее, хмыкнул: «Пишите завещание, ваша светлость. Пистолеты или шпаги?»

— Шпаги, — коротко ответил Джон. «Завтра на рассвете, в Ричмонд-парке, там есть сторожка у ручья. Без секундантов».

— До встречи, — Николас поклонился, все еще улыбаясь.

— А la outrance, — добавил Джон, вскинув голову, и, развернувшись, не оборачиваясь, — пошел вдоль узкой, еще пустынной дорожки к перевозу на Темзе.

Питер расседлал коня и сказал адмиралу, что встречал его на ступенях: «Там мистрис Доусон кое-какой провизии передала, пусть мистрис Мак-Дугал примет».

— Дети как? — спросил Виллем, забирая у него уздечку. «Не плакали?»

— Майкл просил привезти верблюда, хотя бы маленького, — рассмеялся мужчина. Виллем заглянул в окошко возка и сурово спросил: «А это еще что такое?»

Он открыл дверцу, и рыжий, толстый щенок, выскочив во двор, заплясал вокруг копыт лошади. «Э, — усмехнулся адмирал, — ты осторожней, дружище!»

Виллем наклонился и, подобрав щенка на руки, усмехнулся: «То-то я помню, Цезарь в начале лета сбежал, дня два его не было. Привел, что ли?»

— Да, — Питер кивнул. «Из деревни. Кобелек, я думал — Николасу на корабль отдать».

— У отца его кот был, ну, давно еще, как он молодым на Карибах плавал, — рассмеялся адмирал. «Ну, а у сына, — он ласково погладил щенка, — пусть собака живет, тоже хорошо.

Матушка твоя заперлась, с Николасом и Майклом, у себя в кабинете, — Виллем хмыкнул, — велела не беспокоить.

— Пошли, — он завел лошадь на конюшню, — Белла нам накроет перекусить что-нибудь, она тут гостит. Уильям на верфях остался, ждет нас. Поедим и обратно отправимся, посмотришь на трюмы «Марфы и Марии» — хватает ли там места. Переночуем у Марты, и оттуда прямо в контору поедешь.

— И тебе кость перепадет, песик- адмирал поставил щенка на землю и строго сказал: «Сиди тут, в дом не заходи, скоро тебе мистрис Мак-Дугал поесть вынесет».

Марфа стояла у окна, глядя на широкую, спокойную, золотящуюся под вечерним солнцем Темзу. «На рассвете, значит, — хмыкнула женщина. Волк посмотрел на завитки бронзовых волос, что спускались на кружевной воротник домашнего, аметистового шелка платья, и твердо ответил: «На рассвете, и туда пойду я».

— Вызывали меня, — хмуро сказал Николас, — мне и идти. Я холостяк, по мне никто плакать не будет, а у тебя — дети.

— Трое детей, — безразлично произнесла женщина, все еще не поворачиваясь.