Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Федор разлил по стаканам водку и усмехнулся: «А, вот и бигос. Ты ешь, Петька, все-таки нагулялись мы с тобой по лавкам порядочно».

— Очень красивые подсвечники, — Петя подвинул себе тарелку, и вдруг сказал, подняв серые глаза: «А мне же отсюда — прямо в Варшаву батюшка, ко двору этого Сигизмунда Вазы.

Боюсь, не заключим мы сейчас перемирие».

— Не заключите, — согласился Федор. «Уж больно много поляки хотят, — Смоленск, Чернигов и Северск. Но хотя бы пусть тело Василия Ивановича вернут, не дело это — человеку на чужбине лежать».

Петя помолчал и тихо спросил: «А вы, батюшка?»

— Ах, Петька, Петька, — отец потрепал его по рыжим кудрям, — кабы у нас, на Москве, можно было, как здесь строить, кабы Степану можно было не только иконы рисовать — разве бы я уехал? А ты не грусти, как то дело, — отец поднял бровь, — закончите с Марьей, то в Новых Холмогорах и свидимся. Внука мне покажешь, ну, — отец усмехнулся, — или внучку».

Петя, на мгновение, взял огромную, жесткую руку отца и прижался к ней щекой. Когда они уже выходили на улицу, Федор, остановив сына, тихо сказал: «И помни — то, что мы с матерью твоей в сторожке оставили, то — на день черный, ну, да будем надеяться, не настанет он».

Петя посмотрел на яркое, полуденное солнце, на голубей, что толкались по булыжникам Рыночной площади, и, положив руку на саблю, кивнул: «Не настанет, батюшка».

— Давай, — подогнал его отец, — нам еще к портному надо, и помыться я хочу, хоть и нету тут бань, а все равно, — Федор потянулся, — эти ванные — тоже хорошо. И ты, — он потрепал сына по плечу, — Марьюшке не забудь привезти кружев там всяких, ожерелий, тканей. Жену баловать надо, — мужчина ласково улыбнулся, и, засунув руки в карманы бархатного, отделанного серебряным шитьем кафтана — постоял несколько мгновений, любуясь башнями Мариацкого костела, слушая нежные голоса птиц.

— Какая хорошенькая, пани Мирьям, — Лиза склонилась над колыбелью. «Завтра ее называть будете, я же помню, как Элишева родилась — в синагоге вы это делаете, да?»

Мирьям кивнула и, взяв Лизу за руку, оглянувшись на дверь, шепнула: «А что за жена у пана Петра, пани Эльжбета?»

— Очень славная, Мария ее зовут. Двоюродная сестра государя нашего. Семнадцать лет ей, — Лиза вдруг раскрыла объятья и Мирьям, нырнув в них, вдохнув запах вербены, тихо сказала:

«Да как мне благодарить-то вас, пани Эльжбета? Господи, какой мальчик красивый, и взрослый уже совсем».

Лиза покачала женщину и мягко ответила: «А мне вас как благодарить, что вы Элияху с нами отправили, плоть и кровь свою? Он же пана Теодора спас, на Москве, как ранили его. Не надо, не надо, пани Мирьям, — она стерла слезу с белой щеки, — давайте, девочку покормим, и за стол уже нас зовите».

Женщины устроились рядом в большом кресле и Мирьям рассмеялась: «Двадцать лет прошло, пани Эльжбета, а мы с вами все такие же — худенькие».

Лиза ласково прикоснулась к голове девочки и ответила: «А мы с вами друг другу писать будем, пани Мирьям, как раньше. Из Амстердама вам напишу, а потом — из Венеции. Может, и в гости к нам когда-нибудь приедете, или мы — к вам».

Мирьям взяла ее руку и женщины, слушая дыхание ребенка, обнявшись, взглянули в окно — туда, где на крыше соседнего дома устраивались на ночлег освещенные закатным солнцем, белые голуби.

В дверь тихонько постучали и юношеский голос спросил: «Мама, накрывать на стол? Отец повел пана Теодора синагоги наши посмотреть, скоро вернуться должны».

— Конечно, Элияху, — отозвалась Мирьям, а Лиза добавила: «Пусть Степа с Марьей тебе помогут, можно же им?».

— И остальные тоже, — строго велела Мирьям. «Пусть Меир проследит, чтобы все переоделись, я сейчас спущусь и свечи зажгу». Она повернулась к Лизе и вдруг улыбнулась:

«Помните, как я вас щуку учила делать, пани Эльжбета?»

— Я ее до сих пор готовлю, — Лиза взяла заснувшую девочку и, положив ее в колыбель, посмотрев на милое, спокойное личико, сказала про себя: «Будь счастлива».

Марья смотрела на огоньки свечей и вдруг, обведя глазами стол, подумала: «Господи, у меня двое старших братьев, а тут — четырнадцать. Когда я вырасту, у меня тоже будет много детей. Так хорошо, так спокойно, — она поймала взгляд матери и, улыбнувшись, посадив себе на колени маленького Арье, сказала: «Сейчас я тебе мясо разрежу и покормлю тебя».

— Шабат, — сказал Арье, протянув ручку, указывая на массивные серебряные подсвечники, посреди стола. Ребенок прожевал мясо, и, прижавшись темноволосой головой к плечу Марьи, — зевнул.

— Пойдем, — усмехнулся Степа. «Пани Мирьям, давайте мы с Марией ваших младших уложим, — сказал он, поднимаясь, — сказки же им можно рассказывать?»

— Сказку! — потребовал кто-то из мальчиков. «Сказку хочу».

— Конечно, дети, — ласково сказал рав Хаим, — идите, идите. Он наклонился к Федору и сказал:

«Пан Теодор, я уж и не знаю, как благодарить вас, что вы бесплатно нам ремонт сделаете».

— Рав Горовиц, — отмахнулся Федор, — все равно мы тут еще две недели проведем, ожидая Элияху, не сидеть же мне без дела, я к этому не привык. Праздники же ваши скоро, как раз главная синагога к этому времени в порядке будет».

— Помните, — тихо сказал рав Горовиц, и подумал: «Господи, какой мальчик у них старший красивый. На Элияху похож, только рыжий. Ну да, отец-то Мирьям пану Теодору прадедом доводится. Одна кровь, одна кровь».

— Помню, — так же тихо ответил Федор, не отрывая глаз от Мирьям. «Какая она красавица все-таки, — вздохнул про себя мужчина. «Как статуя, из тех, что я во Флоренции видел.

Семнадцать детей, а она такая, же, как тогда, в Несвиже. Волосы убраны, а я ведь помню их — вороные, тяжелые, я в них лицом зарывался, и пахло от них — лесом, и свежестью.

Господи, — он сцепил длинные, сильные пальцы, — ну хоть так она на сына своего посмотрела, хоть так».

— А вы, пан Петр, — улыбнулась Мирьям, — если еще в Польшу приедете, то знайте — тут ваш дом, мы вам всегда рады. И я вам с собой подарков дам, для жены вашей.

— Спасибо, пани Мирьям, — он чуть покраснел и подумал: «Какие люди хорошие-то. Вот бы Марьюшку сюда привезти, ей бы понравилось. Да что это я, — Петя вздохнул, — царь Михаил Федорович никогда в жизни ее из Москвы не отпустит, даже ненадолго, все-таки сродственница. Ну да ничего, на Москве люди тоже живут, а сейчас воевать закончим, и страну обустраивать будем, торговля начнется, мастеров иноземных пригласим».

Он наклонился к Элияху и велел: «А ты нам пиши. Долго, конечно, через Новые Холмогоры почта идти будет — но пиши все равно. Потому что и Степа мне брат, и ты — тоже, — он пожал руку юноши и тот ответил: «Конечно, буду, Петя». Элияху погладил светлую, короткую бородку и вдруг рассмеялся: «Четыре года, да. Господи, я и не верю, что все закончилось».