Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Когда он ушел, Энни восторженно спросила:

— Это сын дяди Стивена, ну, Ворона, да? Там же их двое братьев было, ты говорила, один моряк, а второй — священник, он еще в Женеве жил. Какой красивый! А отец его тоже такой был?

— Я отца его и не видела, ни разу, — вздохнула Мэри.

— Как он в Лондон приезжал, Мирьям привозил — мы с Полли в имении у друга матушки охотились, мы с твоим папой уже обручились тогда. И кузена Ника я не встречала — он в океане пропал, еще пять лет назад. Теперь уж и не найдется, наверное.

— Я бы хотела помолиться за папу, ну, раз тут церковь наша есть, — твердо сказала Энни, и обведя глазами комнату, заметила: «Уютно тут как, просто, а уютно».

Когда Майкл вернулся, девочка уже спала, положив голову на колени матери.

Мужчина наклонился, и, ласково взяв ее на руки, — Энни даже не пошевелилась, — шепнул:

— Давайте ее устроим, пусть отдыхает, а вы поедите, и все мне расскажете. Потом я вам воды горячей принесу, и одежду чистую, — он чуть покраснел, и посмотрел куда-то в сторону, — и спите, тоже, пожалуйста, кузина Мэри.

Женщина посмотрела на дочь, что, свернувшись в клубочек, сопела, положив голову на подушку, укрытая плащом Майкла, и вдруг, тихо, сказала: «Я вам так благодарна, мы ведь одни сюда добирались. Моему старшему брату, Теодору..

— Я его помню, — улыбнулся Майкл, — мы с ним водяную мельницу в усадьбе строили, на ручье.

— Ну вот, ему к жене надо было вернуться, — женщина стала накрывать на стол, и Майкл остановил ее: «Я сам, кузина Мэри. Вы моя гостья, пожалуйста, не надо».

Она посмотрела на его руки и подумала: «И, правда, красавец какой. Мама говорила — красивее отца и сэра Стивена она мужчин и не видела. И высокий, — шесть футов два дюйма, наверное, а то и выше».

— Ну вот, — сказал Майкл, наливая ей вина, — я сам не пью, а вы, выпейте, пожалуйста, кузина.

Это хорошее, французское, у нового царя, — он чуть усмехнулся, — дорогие вкусы, говорят, он уже дополнительные налоги ввел, чтобы покрывать свои расходы. Еще и свадьба его предстоит, на Москве уже сейчас от поляков не протолкнуться, а приедет еще больше.

Мэри выпила, и с удивлением заметила:

— И, правда, отличное. Дяде Мэтью, — она рассмеялась, — понравилось бы. Он в Копенгаген поехал, с дочкой своей, теперь там жить будет. А кузина Тео умерла, родами, прошлой осенью. Она ведь мать Беллы, сестры вашей.

Он вспомнил высокую, темноволосую, зеленоглазую девочку, что играла с ним и Николасом и подумал: «Ну, конечно, шлюха. Дорогой папа, я смотрю, до конца дней своих ни одной юбки не пропускал, троюродную племянницу в свою постель уложил, развратник».

— Очень жаль, — тихо сказал Майкл, вслух. «Давайте я за них помолюсь — за кузину Тео, за мужа вашего покойного».

— Мы ведь даже не знаем, где могила сэра Роберта, — горько, глядя на вечерний, густой туман, что поднимался над рекой, отозвалась Мэри. «Энни, бедной, так тяжело, она ведь ребенок еще…

— Вам ведь тоже, — ласково ответил Майкл.

Мэри вдруг, кусая губы, сжав пальцы, отвернулась.

— Вы поплачьте, — Майкл взял ее за руку. «Я помню, как наша матушка умерла, — вы ведь в ту ночь родились, — мы с Ником плакали, сильно. Нам ведь тогда шесть лет было. И потом, у папы, на «Святой Марии», тоже плакали — каждую ночь».

— Но ведь он рядом с вами был, — вздохнула Мэри. «Я тоже, — Энни утешаю, но ведь отца ей уже не вернешь…»

— Рядом, — едва слышно произнес Майкл, вспоминая узкий, темный чулан при камбузе, где спали они с братом. «Да, рядом, кузина Мэри».

Она вдруг прижалась лицом к его плечу и сдавленно сказала: «Простите. Я сейчас. Так иногда одиноко…

Майкл погладил короткие, белокурые, мягкие волосы, — от нее пахло дымом, лесом, речной водой, и нежно ответил: «Я тут, кузина Мэри. Я с вами, я рядом».

Мужчина услышал короткие, сдавленные рыдания и холодно подумал:

— Нет, она в постель прямо сейчас не ляжет, я же вижу, не из таких, осторожная. А было бы хорошо, конечно, тем более, если она бы забеременела. Сыновья мне нужны. Ладно, где у нас тут можно повенчаться, поблизости? В Тромсе, да. Вот там и повенчаемся.

— А потом, — сразу в Лондон, — он едва удержался, чтобы не рассмеяться. «К маме под крыло, так сказать. Лондона, ты у меня, дорогая, до конца дней своих не увидишь, обещаю. Девке этой ее, Энни, наверняка какое-то наследство после отца осталось. Тоже славно, пригодится».

Он достал платок и вложил его в тонкие пальцы. Мэри вытерла лицо и улыбнулась:

«Спасибо вам, кузен Майкл, извините меня».

— Ну что вы, — он поцеловал ее руку и поднялся: «Вы ешьте, а я пока воды принесу. И ни о чем больше не думайте, кузина Мэри, все будет хорошо».

Женщина проводила взглядом прямую спину, широкие, мощные плечи и сказала, глядя на спокойное, милое, сонное лицо дочери: «Все будет хорошо, Энни, милая. Все закончилось, теперь все будет хорошо».

— А почему вы не женаты, преподобный отец? — Энни подняла голову, посмотрев на Майкла, и тут же, покраснев, сказала: «Простите, я не должна была…»

Они стояли на берегу Двины и Майкл, глядя на темную полоску леса напротив, мягко ответил: «Ничего страшного, милая. А я, — он улыбнулся, — ну, вот, не встретил пока той, с кем хотел бы повенчаться и жить вместе, до конца дней наших».

— Мне теперь так хорошо, так спокойно, — после недолгого молчания сказала девочка.

«Спасибо, что мы за душу, папы помолились. В их церквях, — Энни презрительно сморщила нос, — шумно, золота много, иконы эти. Я там не могла ничего делать, неуютно было. А у вас — уютно.

— Умница, — усмехаясь про себя, подумал Майкл. «А, как доберемся до земли обетованной, — тебе еще уютнее станет. А если откроешь рот, то отведаешь от Писания, сказано же: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его». Дочь тоже, разумеется, и еще строже — женщина должна с детства научиться покорности и молчанию».

— Они же язычники, — вздохнув, ответил священник. «Как католики, только еще хуже. Ты же читала Библию, милая…

Энни кивнула и тихо проговорила: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им».

— Конечно, — Майкл погладил ее по голове. «Это ведь Десять Заповедей, а они, — он указал на купол церкви ниже по течению реки, у острога, — их нарушают. Разве так должны себя вести христиане?

Энни помотала головой и вдруг сказала: «А можно мы еще помолимся? Ну, если у вас есть время, конечно, преподобный отец…

— Просто дядя Майкл, милая моя девочка, — улыбнулся он. «Я все-таки твой родственник, хоть и дальний. И помни — у священника нет своего времени, оно принадлежит прихожанам. Ну, вот вам, например. Пойдем, — он взял ее за руку, — уже и обедать пора. А на следующей неделе мы уезжаем, я вас с мамой довезу до Лондона и там расстанемся».