Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Скопин-Шуйский, — невысокий, легкий, на белом, изящном жеребце, — спустился на правый берег. Подняв голову, преданно глядя на боярина, он сказал: «Мешки все привезли, Федор Петрович, будем класть в те места, что вы вчера велели».

— Ты езжай, поспи, — сварливо велел Федор юноше, — сейчас мой Петька сюда явится, а, впрочем, вот и он. Покажи ему тут все, он сделает. Поехали, Иван, — Воронцов-Вельяминов пришпорил коня, — они тут сами справятся.

Он оглянулся, и увидел, как Петька, — на сером, в яблоках, коне, весело сказал что-то Михайле. Тот расхохотался и Федор подумал: «Вот Михайло и вправду — воин. Двадцать один год, а уже Болотникова под Калугой разбил. И Петька тоже.

— А я, — он на мгновение улыбнулся, — смотрю на Кремль, и думаю — такую красоту рушим.

Здесь тоже ласточкины хвосты, как в Москве, и фланговый обстрел они отлично придумали, башни далеко за линию стен вынесли. Как возьмем город, надо будет в пороховую башню наведаться, я слышал, там потолок на итальянский манер сделан, сферой. Все зарисую».

Федор, было, хотел потянуться за угольком и бумагой, но вовремя вспомнив, что он в седле — только чуть рассмеялся.

У Тайницкой башни всадники спешились, и Федор, пригнувшись, уклонившись от пули, — осажденные остатки армии Болотникова, проснувшись, начали стрелять, — подошел к воде, что подступала почти к самой стене.

— Вот отсюда они и поплывут плотину взрывать, — усмехнулся Воронцов-Вельяминов, — не зря шевелились. Этот ход, — он в самую реку ведет, это они трупы расчищали, Иван, чтобы по нему спуститься.

Кравков посмотрел на бесконечное пространство разлива Упы и спросил: «На лодках, что ли, Федор Петрович, они к плотине подойти собираются?».

— А как же, — отозвался мужчина, и посмотрел на взрытую выстрелом грязь у своих ног.

«Поехали отсюда, Ваня, — велел Воронцов-Вельяминов, — неохота в последний день перед взятием крепости — погибать».

Шуйский ждал их у начала плотины. «Взрывать будут? — хмуро спросил царь.

— Конечно, — безмятежно отозвался Федор, и, яростно почесав бороду, ухмыльнулся: «Вы как хотите, государь, а я завтра, опосля всего — первым делом в баню, вши заели. А сегодня — он обернулся к сыну и Кравкову, что стояли сзади, — я сам тут ночью буду, ну, на всякий случай».

— Думаешь, Иван Исаевич лично сюда с порохом приплывет? — хохотнул Шуйский. «Ляпунов, как на нашу сторону перешел, говорил, что он, мерзавец такой, осторожен сверх меры, сам на опасные дела не ходит, других подставляет».

Голубые глаза Федора засверкали льдом. «С Иваном Исаевичем у меня свои счеты, — помолчав, ответил он. «Нет, государь, не буду же я позволять всякой швали дело рук своих портить, — Федор склонил голову и полюбовался мощной плотиной.

Он добрался до своей избы уже к вечеру — войско строилось для штурма, надо было проверить пушки, и Федор, обернувшись, взглянув на тающие в серой мороси белые стены Кремля, усмехнулся: «Завтра».

За трапезой Шуйский, хлебая горячие, мясные щи, сказал: «Как тут все закончим, надо будет, бояре, вам в Брянск наведаться, к царю Дмитрию Иоанновичу».

За столом расхохотались и Федор заметил: «Ну, раз его племянник, самозваный царевич Петр, — завтра, как мы Кремль возьмем, уже в Москву поедет, в Разбойный Приказ, то отчего бы и нет? Заодно и дядю к нему посадим».

— Жалко, что этот атаман казацкий, Заруцкий Иван, отсюда ушел, — вздохнул Михайло Скопин-Шуйский, — так бы всю шайку вместе взяли. Ну да ничего, он, как говорят, к самозванцу в Брянск отправился, так что там его и захватим.

— Так, — сказал Шуйский, когда прочли молитву, — ну, хоша щей нам налили, и то хорошо, не до разносолов. Федору Петровичу дайте отдохнуть, ему сегодня всю ночь на плотине быть, а мы с вами гуляй-города для завтрашнего дела посмотрим — все ли там ладно. Ну, пошли, пошли, — он подогнал бояр.

В окна избы вползали холодные, тяжелые осенние сумерки. Федор потянулся, и, налив себе немного водки, залпом выпив, вышел на крыльцо. В стане вздували еще тусклые костры, наверху, в низком небе, каркали, метались птицы, и он, всем телом почувствовав тоску, прислонившись к склизкой, влажной стене, — вытер слезы рукавом кафтана.

— Нельзя, — сказал себе Федор. «Ничего нельзя. Все завтра». Он взял из сеней факел, и, остановившись у какого-то костра, пошутив со стрельцами, — зажег его. Уже спешившись у плотины, он, на мгновение остановился, и подумал:

— Какие ивы золотые. Надо же — сколько мы тут ядер уже выпустили, а они все равно — стоят.

Ну, Господи, — он взглянул на тихий, молчаливый Кремль, — помоги нам.

Факелы капали смолой на влажный, в пятнах плесени, каменный пол. Болотников стоял, засунув руки в карманы истрепанного кафтана, рассматривая в узкую бойницу костры, что мерцали вдалеке, в царском стане.

Тульский Кремль возвышался заболоченным, промозглым островом над залитой водой равниной.

— Суки, — бессильно подумал Болотников, — знают же, что у нас все подвалы затоплены, вся провизия там, людям есть нечего. А я ведь говорил, летом еще — перенесите зерно в верхние ярусы башен, — воевода Григорий Петрович не послушал.

— Ну да, зачем боярам холопа слушать, хоша этот холоп на своем веку побольше сражений выиграл, чем все они, вместе взятые. Ладно, если сегодня удастся плотину взорвать, и вода начнет спадать, может, и выберемся. К царю надо бежать, в Брянск, и оттуда на Москву идти — опять.

Он увидел на плотине какое-то движение и присвистнул: «Ничего, не век они там стоять будут. А лодки уже готовы, тако же и порох. Все тут на воздух взлетит сегодня ночью».

Болотников вдохнул свежий, холодный ветер, и, взглянув на темную воду под стенами Кремля, увидел в ней смутные, размытые очертания трупов.

— Хорошо, что я велел на кострах воду кипятить, — устало подумал он, — иначе мы бы все тут уже передохли за месяц. Вот же мерзавец пан Теодор, никто, кроме него, такое Шуйскому бы не подсказал. И я же приказал — прицельно по нему стрелять, однако он, конечно, из стана без кольчуги не выходит. Да и попробуй, достань его, — Болотников прищурился, — за версту отсюда их лагерь.

Мужчина измучено, устало потер лицо и тихо сказал: «Ну, где же ты, Господи? Я уж и Путивль весь перевернул, и все, что окрест — не видел вас никто. Больше года прошло, да и жива ли ты, Лизонька, любовь моя?»

У порога раздался осторожный кашель, и Болотников, не открывая глаз, сказал: «Готовы люди, Илья Иванович? Ну, так спускайте лодки и грузите порох».

— Может, не стоит? — осторожно спросил воевода Илейко Муромец и тут же отшатнулся — в лоб ему смотрело дуло пищали.

— Я бы тебе прямо сейчас голову прострелил, дорогой царевич Петр Федорович, — издевательски сказал Болотников, — однако же, я должен тебя к государю доставить в целости и сохранности. Так что иди, распоряжайся.