Сергей Городников - Тень Тибета

– Кто был наверху ущелья? – повинуясь наитию, прошептал он, чтобы слышал подмастерье, но не услышали сообщники Джучи.

– Я ничего не видел, – испуганно вздрогнул подмастерье, но голос выдал его, он сказал неправду.

– Джучу? – холодно потребовал ответа Удача.

Подмастерье ни словом, ни жестом не подтвердил такой вывод, но и не опроверг, молча опустил голову, отошёл от него к запряжённой яком телеге, на которой были привезены тело, лопаты и могильная плита. Вопросов Удача больше никому не задавал, постояв, отвернулся от камня и направился к своему коню. За ним неотступно последовали оба ойрата, чьи лошади стояли там же.

Лошади с наездниками даже скорым шагом быстро оставляли неторопливо едущую телегу позади себя, потеряли её при объезде горы и без неё через полчаса возвратились в пригород Лхасы. Дом Одноногого Удача накануне, не торгуясь, продал индийскому купцу, а вырученные от продажи деньги отправил через лам на нужды монастыря в северо-восточных предгорьях, где его вырастили и воспитывали монахи и где больше десяти лет жил Одноногий. Купец не медлил, уже, как хозяин, поселил в доме своего мастера по изготовлению изделий из серебра и золота. Этот мастер китаец был во дворе и ждал, чтобы Удача вывез свои пожитки. С его появлением китаец суетливо крутился рядом, как хозяйский пёс подозрительно высматривал, что он намеревался забрать, и не переставал вежливо кланяться.

Больше Удачу ничто не задерживало в этом доме. Он вынес заранее приготовленный вьюк с самыми необходимыми вещами, перекинул его на спину обеспокоенного отъездом коня. Оружия при нём не было, только длинный охотничий нож висел в поясном чехле, украшенном хвостом молодого барса. Он поправил под седлом потник и затягивал подпруги, когда в воротах появился коротышка в чёрной сутане француза. Сутана коротышке была велика. Торопясь подойти к Удаче, он поднимал её, выказывая при этом необычную озабоченность.

– Уезжаешь? – полюбопытствовал коротышка, хотя видно было, что на языке у него вертелся другой вопрос. Причмокнув от нетерпения, он без дальнейших предисловий строго проговорил: – А кто мне деньги привёзёт? Пиастр за каждого нового ка... като...?

Мучить память он не стал, уверенный, что Удача понимает, о чём речь.

– Неужели ты смог кого-то обратить в католики? – вяло удивился Удача.

Коротышка указал за ворота. На улице стайка детей сбилась в кучу вокруг его дородной жены, а сбоку мрачно стояли оба его брата.

– Ты же язычник? – опять удивился Удача вполголоса. – Вы же все живёте с одной женой?

– Мы с ней теперь живём по очереди. У каждого получается по жене, – серьёзно возразил коротышка.

Удача поднялся в седло, но его коротконогий собеседник цепко схватился за поводья, потянул к себе.

– Ты не ответил.

– Кто тебе обещал, тот и привезёт.

Коротышку такой ответ почему-то успокоил. Он заговорщически кивнул, мол, понимает, что есть тайны, о которых лучше пока не говорить.

– Когда ждать деньги? – всё же потребовал он ответа.

– Скоро.

Коротышка отпустил поводья, отступил, позволяя коню зашагать на улицу.

– За неё надо три пиастра! Она теперь как три жены! – громко сказал он в спину Удаче, который выезжал со двора мимо его жены, детей и братьев. Приподняв низ сутаны, засеменил следом. – Хорошая религия като... като...

Едва Удача выехал на улицу, сзади опять пристроились два всадника из ойрат. Конь сам остановился, повернул морду и заржал, как будто прощался с домом мастера. Но Удача не оборачивался.

– Ты что, больше не вернёшься? – вдруг крикнул от ворот коротышка.

Ответа он не услышал. Удача пришпорил коня, и тот после многодневного и сытного отдыха легко припустил по улочке прочь, к базару. Вскоре он выехал к площади напротив дворца Потала. Там собирались калмыки паломники и отряд их сопровождения. Главные ламы калмыков должны были получить последние наставления Далай-ламы и вместе с пятью тибетскими ламами, посылаемыми к их племенам для отбора учеников, до полудня отбыть в долгий обратный путь на север, к прикаспийским степям, к городу Астрахани в устье Волги, к тамошнему воеводе русского царя.

Удача зачем-то надеялся, что Джучу тоже отрядят для присмотра за ним и для охраны паломников. И испытал удовлетворение, когда оказалось, что тот был среди воинов сопровождения.

Кроме пятерых тибетских лам, паломников калмыков и Удачи, к северо-западной границе Тибета направлялись ещё тридцать человек. Десять опытных наёмников степняков должны были сопровождать тибетских лам и паломников до конечной цели их пути, а затем с ламами и учениками возвратиться в Тибет. А двум десяткам молодых воинов, отобранных из тысячи охранников дворца Потала, предстояло проводить их только до границ государства. Все в отряде оказались хорошими наездниками и готовы были при случае защитить себя с оружием в руках. У каждого был лук в налучье и полный колчан стрел с красными древками, а у паломников к сёдлам крепились так же и сабли в пёстрых ножнах, которые казались легче коротких мечей тибетских воинов. Разница в возрасте и в целях путешествия не способствовала сближению молодых воинов с остальными членами отряда, и общения между ними не получалось, те и другие держались обособленно. Впереди неторопливо ехали калмыки, ламы и степняки, они берегли коней для долгого пути, а за ними двигались молодые воины, порой развлекаясь охотой на дичь, которая попадалась на глаза в придорожных степных долинах. Главным над двумя десятниками молодых воинов был Джуча.

Джуча не скрывал презрительного отношения к Удаче, неопределённость положения которого позволяла рассматривать его почти как пленника. Обгоняя отряд или пропуская мимо хвост паломников, где тот обычно находился, он приостанавливал жеребца и надменно ухмылялся, удовлетворённый его вялым и подавленным видом. Тяжёлая душевная усталость сделала Удачу равнодушным к его поведению и к происходящему вокруг. Слишком многое он потерял за короткий срок, чтобы сопротивляться болезни воли к жизни. Значительную часть времени в пути он просто дремал прямо на коне. Ночами же подолгу лежал, подложив ладони под затылок, уставившись в звёздную россыпь на небе. Утром его будили, и он с покорной отчуждённостью просыпался, со всеми безмолвно завтракал, и потом, размеренно покачиваясь в седле, вновь погружался в дремоту, не обращая внимания на изменения в природе, которые постепенно происходили возле дороги по мере продвижения к северным предгорьям.

День за днём спускались они от Срединного Тибета. Постепенно теплело, снежные вершины оставались далеко позади, и в послеполуденное время наступала жара. Скудная растительность высокогорья забывалась при виде зелёных красок травы и деревьев межгорных равнин Северного Тибета. Часто попадались антилопы оранго и ада, кианги и архары, а встречные речки и озёра изобиловали лососями, карпами. Затем растительность стала хиреть, чахнуть, но уже не от холода высокогорья, а от душного дыхания пустынь, к которым вела дорога. Живность, селения и путники встречались реже и реже.