Андрей Степаненко - Еретик

— Шесть и шесть.

Феодосий поперхнулся.

— Может, попробуем на деньги? — поднял брови Амр.

Симон сел на первое же купеческое судно, идущее в сторону Вавилона, но уже через день понял, что передвигаться по Нилу почти невозможно — постоянно менялся ветер. А когда судно под предлогом неуплаты пошлины в прошлый раз арестовал владелец местной эмпории, пришлось выходить на берег и двигаться дальше пешком. Однако думать это помогало.

«Джабраил сказал, я могу найти Елену так же, как зажег небо… — повторял он про себя. — И что это значит?»

Это могло означать, что угодно. Например, что Господь разрешил Симону отыскать Елену так же, как зажег небо по его слову. Но это означало, что Создатель подыгрывает Симону, а такого быть не могло.

«Или могло?»

Сказанное Джабраилом могло быть истолковано и прямо: именно он, Симон зажег небо, и это означало, что Симон едва ли не равен силой Творцу, что оборачивалось полным абсурдом. Но более всего Симона томило сказанное от имени архангела вторым и третьим отроками: они, по сути, сказали, что Елена пришла в мир вовсе не для того, чтобы сесть на Византийский трон и поставить всех остальных царей на колени, а только, чтобы родить Спасителя.

«Как раз то, о чем я говорил с Кифой…»

Никогда прежде Симон не разглядывал вопрос так, но, похоже, Иоанн Креститель заглянул очень далеко. Елена, как праматерь всех народов Ойкумены, в какой-то мере олицетворяла собой первую женщину — Еву, а, возможно, и Лилит, а значит, ее сын должен был воплощать в себе праотца всех людей — Адама. Жертвенное пролитие крови столь важной персоны стало бы крайне серьезным актом, — отомстив за наставленные когда-то рога, Бог мог успокоиться.

«Вот он Агнец, могущий Спасти все человечество сразу…»

Ставки в игре были самые обычные: монета на монету. Ставить больше не имело смысла, поскольку слишком быстро приближало к финалу игры, а Феодосию и Амру было что обсудить.

— Все, кто поддерживают тебя сейчас, отвернутся, как только ты сделаешь то, чего от тебя ждут, — уверенно говорил комендант и бросал кости. — Три и пять.

— Пока никто не отвернулся, — парировал Амр и бросил кости. — Один и один.

Феодосий забрал выигранную монету и самодовольно хохотнул.

— Ты просто не все знаешь. Оба присягнувших тебе губернатора уже у меня — и фаюмский, и этот второй, из Абоита. Шесть и шесть.

— Поймаю, посажу в колодки, — пообещал Амр и тоже кинул, — два и два.

Феодосий многозначительно поджал губы и забрал и этот выигрыш.

— Ты, как ребенок, Амр. Нет никого, кто бы на тебе прямо сейчас не наживался, — он кинул кости, — шесть и один.

— Ты забыл о евреях, Феодосий, а они вовсе не из-за корысти ко мне примкнули, — покачал головой Амр и бросил кости, — четыре и шесть. Выигрыш мой.

Феодосий проследил, как Амр возвращает себе последнюю монету, и тоже кинул.

— Пять и шесть. Евреев вырежут. Империя своеволия никому не прощает.

Амр поджал губы.

— Пока жив хотя бы один мусульманин, вы не посмеете тронуть ни одного родича Пророка.

Швырнул кости так, что обе слетели со стола, наклонился и замер. Кости лежали на каменном полу в положении «один и один».

Когда Ираклий прибыл в Никею, Теодор с остатками армии был уже там.

— Скажи, Теодор, флот ушел к Индиям ДО того, как Амр пересек мои границы?

— Это уже не важно, император… — покраснел Теодор.

— Отвечай! — заорал Ираклий.

Красный, как перечный порошок, полководец опустил глаза.

— Да.

— Понятно, — стиснул зубы Ираклий, — а кто, вопреки моей воле, принял решение обмять мальчишек в реальном бою?

Теодор глотнул.

— Я.

— Понятно, — еле кивнул Ираклий. — И сколько времени ты из-за этого потратил на перестроение войск?

Теодор заставил себя поднять глаза. Он уже понял, в чем его главная ошибка.

— Часа два.

Ираклий застонал и потер мокрое горячее лицо ладонями. Те два часа, что Теодор потерял на перестроение уже готовых к схватке войск, и были решающими, — потому что подошли евреи. Так что, Ираклию было что сказать членам Сената о назначенном ими полководце. Но вот легче от этого не становилось.

— А насколько у тебя защищены Атриб и Бубастис?

Теодор непонимающе моргнул. Эти стоящие чуть ниже по течению города имели немалое значение, однако идти туда сейчас, когда Нил вот-вот поднимется на шесть-восемь локтей, было полным безумием.

— А при чем здесь Атриб? Кто пойдет его брать в разгар половодья?

— До разгара половодья еще две недели, — сделал режущий жест рукой Ираклий. — Я бы на месте Амра рискнул.

— В Атрибе неплохой гарнизон, — пожал плечами Теодор, — даже если Амр и рискнет…

— Стоп! — поднял руку Ираклий. — В Вавилоне тоже стоит неплохой гарнизон, но он из города не выходит, и с Амром не связывается. Ты знаешь, почему?

— Смысла нет, — буркнул Теодор.

— Не-ет! — яростно протянул Ираклий. — Им город запретил воевать. Потому что Амр с точки зрения купцов и ремесленников прав, а я, Ираклий — неправ. И в Атрибе будет то же самое! Ты хоть это понимаешь?!

— И что теперь? — глотнул полководец.

— Немедленно высылай в Атриб и Бубастис подкрепление. Немедленно! Так, чтобы ни один горожанин пикнуть не смел!

Теодор поднялся и, пытаясь сохранить хотя бы видимость независимости, двинулся прочь из палатки, а Ираклий пододвинул карту и начал кропотливо наносить на нее последние сведения от военной разведки. Зубайр, судя по донесениям, уже приближался ко второму концу Траянского канала, а значит, еще немного, и весь флот Ираклия будет заперт в Мекканском море.

«А вся индийская торговля так и будет оставаться под контролем аравитян…»

Это было тем более досадно, что по сообщениям военных, флот не только уцелел после удара с небес, но и успешно взял целый ряд городов Сагастана, Синда, Сирмана, стран Туран и Макуран — вплоть до пределов Индии [62] Именно в таком порядке перечислены эти страны у Себеоса. .

Да, Зубайра можно было выбить. Но, вот беда, Господь тоже ополчился против империи. По сведениям разведки дно канала местами поднялось, и даже если аравитян выбить, вся торговля с Индиями будет парализована с полгода — пока Траянский канал не будет целиком очищен. Этим сейчас и занимался Амр — как хозяин.

Ираклий от души выругался и вдруг вспомнил Нестория. Этот византийский патриарх предложил настолько удобную и практичную теологию христианства, что, выиграй он, и никаких разногласий ни с евреями, ни с мухамедянами просто не возникло б. Иисус, не как Бог, а как один из добрейших сердцем пророков устроил бы всех. Однако место, занимаемое Несторием, было чересчур сладким, и его учение умело обгадили, а его самого столь же умело оттерли.