Богуслав Суйковский - Листья коки

— А те, что удрали ночью? — мрачно спросил Писарро.

— Эти? У них не было кипу. Все кипу остались на месте.

— И вы, падре, действительно верите, что это был обычный побег? Сразу же после такой резни?

— Именно. Они так испугались и…

— Так испугались, что бросили своего короля, которого чтут как бога, а сами бежали? Но, несмотря на испуг, они не потеряли головы. Бежали только молодые и сильные. Я допрашивал наших охранников. Невольники бросились бежать все разом, ясно, что по какому-то приказу, устремившись одновременно в разные стороны. Нет, падре! Я не позволю провести себя. Этот побег был подготовлен заранее.

— Я отдаю должное вашей проницательности, ваша честь. Но даже если побег был преднамеренный, они все равно не захватили с собою никаких королевских наказов, поэтому не представляют для нас никакой опасности.

— Пока ничего не известно. Но мы теперь будем более бдительны!

Синчи, подслушивавший за занавеской, понял общий смысл разговора и тут же поспешил к сапа-инке с известием. Но, чтобы не привлекать внимания стражи, он задержался на дворе и — скрывая жалость и ужас — с минуту наблюдал за тем, как испанцы резали лам, а потом неторопливо направился к помещению, в котором теперь уже тщательно охраняемый содержался Тупак-Уальпа.

Масомати, старый жрец, который избежал смерти, потому что у него было плохое зрение и тогда, ночью, он не вязал кипу, стоял возле ворот, с беспокойством поглядывая на небо.

— Что ты там видишь, преподобный? — спросил его Синчи.

Неподалеку расположились двое испанцев и недоверчиво, как ему показалось, присматривались к нему, поэтому он не хотел показать, что торопится к своему господину.

— Ты видел птиц? Они все летят на юг. И при этом так страшно кричат.

— Может быть, кондор…

— Кондоры тоже улетают. Я видел сразу трех. А ламы? Смотри, как беспокойно они себя ведут!

— Они почуяли кровь. Белые убили там, за стеной, очень много лам. Убили даже самок, о преподобный.

Но жрец не обратил на его слова внимания, продолжая всматриваться в небо. И Синчи невольно посмотрел вверх. Но ничего не заметил. Небо было голубое, и одинокие облака, плывущие со стороны гор, в свете солнца сияли безмятежной белизной.

— Смотри! — Жрец поднял дрожащую руку. — Взгляни на животных, на которых ездят белые! Видишь, они тоже чего-то испугались.

Из глубины двора, где испанские всадники чистили своих коней, рядами привязанных к кольям, время от времени доносилось ржание, топот, слышались проклятья и крики. Кобыла сеньора де ла Гаско жалобно ржала, тянулась к своему жеребенку, словно стремясь его защитить от чего-то.

— Может быть, какое-нибудь чудовище… — начал Синчи, но жрец нетерпеливо оборвал его:

— Это гнев богов! Не что иное, как гнев богов!

Синчи, входя в помещение, отер с лица пот. Действительно было как то невыносимо душно. Нет, не душно. Воздух чист и даже прохладен. И, однако, человек обливается потом, сердце колотится, руки дрожат.

И неприятное, отвратительное ощущение, словно в горле растет какой-то ком, поднимается все выше и давит все сильнее. Это похоже на то, что чувствует новобранец перед битвой. Или же… или же осужденный, ожидающий казни.

Синчи припомнил совет начальника своего сторожевого поста: в такие минуты жуй больше коки и ни о чем не думай. То, что должно случиться, все равно случится. Такова воля богов.

Однако при дворе сапа-инки никто не жевал коку. Здесь нужно было иметь трезвую и ясную голову. Особенно в такие минуту, как сейчас. Усилием воли он овладел собой и вошел в дом.

Синчи докладывал Тупаку-Уальпе о том, что ему удалось подслушать, и вдруг на полуслове оборвал свой рассказ… Откуда-то с гор, медленно расползаясь в тяжелом, неподвижном воздухе, докатился глухой звук, словно сама земля болезненно застонала. Он нарастал, приближался, усиливался, пока не перешел в грохот, более сильный, продолжительный и ужасный, чем грозовой раскат.

Солома, которой была покрыта крыша, зашуршала, хотя не было ни малейшего ветра. С потолка что-то посыпалось.

Сапа-инка Тупак-Уальпа выпрямился.

— Бог Земли разгневан. Слышишь голос бога Земли? Бессмертный дух Виракоча, спаси своих верных слуг!

Синчи, дрожа всем телом, припал лицом к земле. Если бы он был один, то помчался бы, охваченный паническим страхом, в поле, как можно дальше от стен и домов. Ему казалось, что стены комнаты наклонились, что они уже качаются, валятся прямо на него. Однако сын Солнца продолжал сидеть неподвижно, пришлось и Синчи — впервые в жизни — превозмочь свой страх перед землетрясением и остаться на месте.

— Misericordia! — орал где-то за стеною испанец, кто-то смеялся, словно потеряв рассудок, на улице храпели и испуганно ржали кони.

Пол тамбо покачнулся раз, другой, словно от ударов снизу, занавеси на дверях колебались. Пламя светильников дрогнуло, почти погасло, снова взметнулось вверх, мерцающее и неверное.

Страшный грохот, непостижимый для находящихся в доме, нарастал где-то рядом, за стеной, он становился все более могучим, терзая душу. Внезапно гром умолк, завершившись чем-то похожим на глухое, тяжелое стенание.

Несмотря на шум и звон в ушах, Синчи услышал голос своего властелина.

— О могучий повелитель Земли, я услышал твой голос? Позволь мне исполнить твою волю!

Синчи поднялся — хотя едва смог держаться на ногах — как раз в ту минуту, когда Тупак-Уальпа проходил мимо, и поплелся за ним.

Тут же за порогом дома их окружила толпа придворных, испуганных, почти обезумевших от ужаса. При виде властелина, однако, они тотчас же пришли в себя и почтительно расступились.

— Говори! — Тупак-Уальпа обратился к жрецу Масомати, единственному человеку, который оставался совершенно спокойным.

— О чем я должен говорить, сын Солнца?

— Я слышал голос бога Земли. Как он проявил свое могущество?

— Весь склон горы, тот, что прямо перед нами, обрушился, Сын Солнца. Нет уже ни полей, ни домов, которые стояли на этом склоне…

— Дороги тоже нет. — Тупак-Уальпа говорил таким тоном, что трудно было понять, спрашивает он или утверждает.

Жрец вздрогнул.

— Тебе уже все известно, сын Солнца. Да, дороги нет.

— А как тамбо?

— Помещение, освещенное твоим пребыванием в нем, осталось цело. Никто не пострадал.

— А белые?

— Они все были на дворе и уцелели.

Тупак-Уальпа медленно пошел к открытым воротам. Испанская стража, еще не опомнившаяся от страха, отступила в сторону, никого не задерживая.

Властелин минуту смотрел вдаль. Весь склон горы, насколько можно было видеть, превратился в груду камней. Бесследно исчезли террасы обработанных полей, дома оставленной жителями деревушки, тропинки, деревья и кусты.

Исчезла без следа и выложенная каменными плитами гладкая, удобная дорога.