Сергей Бортников - Брусиловская казна (сборник)

– Что ты затеял, брат?

– Не хочу, чтобы тело отца досталось Советам.

Через несколько секунд в бункере полыхало пламя.

«Ястребки» и несколько кадровых военных взяли в плотное кольцо остатки сотни Власа. Скоро придёт конец ещё одному бандитскому гнезду.

Но командовавший операцией опытный чекист Латышев почему-то не чувствовал особого удовлетворения.

Может быть, потому, что в области действовало ещё немало вооружённых формирований?

Год назад закончилась самая кровавая в истории человечества война, а люди продолжают гибнуть. И какие люди!

Майор Гребенюк, прошедший с боями от Москвы до Берлина, переводчица Ганнуся, сержант Клименко, которого призвали на военную службу уже после Великой Победы. Да разве всех упомнишь?

«Пока жив – буду давить эту бандеровскую сволочь!» – мысленно дал себе клятву подполковник.

Слева мелькнули чьи-то тени.

– Лейтенант Сидорук, ко мне!

– Товарищ…

– Отставить! Возьмите трёх бойцов и обезвредьте группу прорыва.

– Слушаюсь! Макарчук, Скавронский, Белялов – за мной!

Повинуясь приказу, воины покинули засаду и растворились в надвигающейся темноте. В неглубоком овраге остались только Латышев и рядовой Гонта.

Как вдруг…

Глаза солдата как-то странно расширились, он вздрогнул, неуклюже развёл руки, набирая в последний раз полную грудь свежего лесного воздуха, и рухнул на свежую весеннюю траву.

Ещё секунда – и подполковник увидел прямо перед собой блестящие глаза. Совершенно не злые, можно сказать даже – озорные. Всего лишь одно мгновение – а память зафиксировала все мельчайшие детали.

Совсем ещё мальчишка. Лет семнадцать-восемнадцать. Среднего роста, тощий, но жилистый. Ямка на подбородке… Стоп! Да это же Василий. Или Павел. Кто-то из детей Петра Гордыны!

Офицер быстро нащупал в кобуре пистолет, но юноша первым нажал на спуск.

Чекист повалился на бок и застонал…

Расправившись с противником, Василий и Павел рванули в глубь лесной чащи. Хотя в темноте густой смешанный лес повсюду напоминал непроходимые джунгли.

Только к утру парни наконец остановились и смогли перевести дыхание.

Погони не было.

Утомлённые, они легли в маленькую ложбинку, прижались друг к другу и забыли обо всём на свете.

Куда-то вдаль отступили боевые побратимы, сражающиеся за самостийную неньку, отец, получивший в этой борьбе смертельное ранение, рано поседевшая мать, и днём и ночью напрасно выглядывающая своих сыновей на окраине родной деревни с милым сердцу названием Дубки.

Тревожный сон был непродолжительным.

Павел услышал скрип колёс и толкнул в бок Василия:

– Вставай, братику, фура едет…

Тот мигом вскочил на ноги, сладко зевнул, потянулся и начал медленно вертеть головой, намереваясь установить, откуда доносятся звуки. Наконец выбрал нужное направление, резво бросился вперёд прямо через колючие кусты, до крови исцарапавшие ему руки, и чуть ли столкнулся с крестьянским возом, запряжённым одной худосочной лошадёнкой.

Извозчик дрогнул от прикосновения металла к спине.

– Тпру, приехали!

Мужик повернул голову на голос. Он уже успел поднять вверх руки, и Василий отчётливо видел, как дрожат его пальцы.

– Не бойся, мы не бандиты, мы воины повстанческой армии!

– Свой я, хлопцы… Сидор Пилипчук. Пожалейте, не убивайте!

– Слазь! – грубо распорядился подоспевший Павел.

Крестьянин медленно сполз с воза, обвёл прощальным взглядом сухорёбрую кобылу, лес, пушистые облака. Бедняга хорошо знал, чем заканчиваются такие встречи.

– Иди… Хотя нет – стой! Скажи, где мы находимся?

– В десяти километрах от Устилуга.

– А граница где?

– Вон там, – Сидор махнул рукой в неопределённом направлении.

– Иди! – щёлкнув затвором, повторил Павел.

Пилипчук обречённо сделал шаг, другой.

Василий тем временем улыбнулся брату и отвёл в сторону ствол его автомата.

– Тебе смертей мало?

– Сдаст ведь. Сам видишь – беднота, значит, за Советы!

Пользуясь нерешительностью повстанцев, крестьянин сначала ускорил шаг, затем перешёл на бег и в конце концов скрылся в лесу.

Павел с грустью погладил свой новенький шмайсер, словно сожалея, что не удалось в очередной раз испытать его.

До границы доехали быстро.

Кобылу отпустили за несколько сот метров до неё – последние шаги по родной земле приходилось делать украдкой, без шума.

Но в тот день фортуна явно отвернулась от близнецов.

– Стой! Стоять! Бросай оружие! – угрожающе прозвучала чья-то команда.

«Пограничный наряд», – одновременно догадались братья.

Два на два… В таких переделках они оказывались не раз. И вот уже хрипит, захлёбываясь кровью, их ровесник, русоволосый мальчишка с добрым веснушчатым лицом.

Но второй пограничник, более опытный, бывалый, отстреливаясь короткими очередями, бьёт наверняка, и пули свистят в непосредственной близости от Гордын.

– Беги! – оттолкнул брата Василий. – Я его задержу…

Павел, не медля, бросился в спасительную даль.

Он бежал и ощущал, что теперь нескоро, а может быть, уже никогда не увидит родимой матушки, не поклонится отцовскому праху.

«Даже не похоронили тата по-христиански», – больно кольнуло мозг недавнее воспоминание, и по небритому лицу скользнула солёная слеза.

Василий не мог поднять головы, а красноармеец всё стрелял и стрелял, не давая опомниться и открыть прицельный огонь в ответ. Казалось, целая вечность прошла с момента ухода Павла. Где теперь они встретятся? Да и встретятся ли? Интересно, что сказал отец ему перед смертью? Может, поведал о сокровищах, которыми не раз бахвалился?

Но что это?

Автомат пограничника вдруг смолк.

«Закончились патроны, и солдат меняет магазин», – догадался Василий.

Выскочив из своего временного укрытия, он, на всякий случай, пальнул несколько раз в сторону красного бойца и попятился к реке.

Но недаром они с братом отмечали хорошую подготовку пограничника.

Когда казалось, что спасение совсем рядом и осталось сделать только один последний шаг, слепая пуля догнала младшего Гордыну и впилась ему в плечо.

«Вот Павел – счастливчик! Будет упиваться заморскими винами, ласкать чужестранных баб, а мне, видно, суждено сгинуть здесь, на клятом перешейке между своей и чужой землёй…»

– Не хочу!!! – заорал парень и, собрав в кулак последние силы, ускорил шаг, оставляя за собой окровавленный след.

Участковый инспектор, капитан милиции Николайчук, родом из этих мест. Крестьяне его иначе как Трофимовичем не кличут. Есть в таком обращении что-то гражданское, сугубо мирное. И в самом деле, когда этот увалень с вечно красным, обветренным лицом «забывает» надеть форму, узнать в нём стража правопорядка практически невозможно.