Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

– Ему крышка.

Поверить в это я не мог: на вид мальчик был полон жизни, он открыл глаза и смотрел на нас. Я поднял крик, требовал врача, но никто мне не ответил. Однако пятирублевая купюра возымела действие: один из присутствующих решил все же отправиться в деревню, где имелся некто вроде ветеринара, пользующий людей и лошадей. Тем временем мы с Луизой раздели больного, разогрели над огнем овечью шкуру и завернули в нее мальчика. Он бормотал слова благодарности, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, казалось, его разбил паралич. Извозчики же снова вернулись к своим лошадям и собрались уезжать. Я бросился к Григорию, умолял его подождать еще немного, пока придет врач. Но Григорий ответил:

– Будьте покойны, мы двинемся не раньше чем через четверть часа. К тому времени он умрет.

Я вернулся к больному, который оставался под присмотром Луизы. Он пошевелился, пытаясь придвинуться к огню, это вселило в нас какую-то надежду. Тут вошел врач, Иван объяснил ему, с какой целью за ним посылали. Врач покачал головой, подошел к очагу, развернул овчину. Ребенок был мертв.

Луиза спросила, где родители этого несчастного мальчика: она хотела оставить для них сто рублей. Но хозяин сказал, что никого близких у него не было: это, дескать, сирота, которого он растил из жалости.

Погода не сулила ничего хорошего, но делать нечего: отступать было поздно. Теперь Григорий в свою очередь поторапливал нас, повозки перед гостиницей уже выстроились в ряд. Та, что принадлежала Григорию, была во главе каравана, а где-то ближе к середине находились наши сани, запряженные так называемой «тройкой», то есть тремя лошадьми. Мы уселись в них. Иван расположился рядом с возницей на скамейке, приспособленной для него вместо облучка, упраздненного в ходе метаморфозы, постигшей наш экипаж. Раздался продолжительный сигнальный свист, и мы тронулись в путь.

Когда забрезжил рассвет, мы были уже в десяти верстах от деревни. Впереди – казалось, их можно коснуться рукой – высились Уральские горы, через которые мы должны будем перевалить. Но Григорий, как настоящий капитан, управляющий судном, прежде чем двигаться дальше, взошел на холм и определил по расположению деревьев, что мы не свернули с дороги. Итак, мы продолжали двигаться вперед, стараясь не сбиваться с нее и дальше, и меньше, чем за час, достигли западного склона. Там наш предводитель рассудил, что откос слишком крут, а снег еще недостаточно слежался, чтобы повозка, запряженная восемью лошадьми, могла по нему подняться. Поэтому Григорий решил, что повозки нужно доставлять наверх попарно: впрягать в них всех имеющихся лошадей, потом, дотащив, выпрягать, гнать вниз, запрягать в два следующих экипажа, и так до тех пор, пока все десять повозок, составляющих наш караван, не присоединятся к первой паре. Двух лошадей выделили, чтобы припрячь их к тройке, везущей наши сани: способ, каким это было сделано, у нас во Франции назвали бы «арбалетом». Как видим, наши спутники относились к нам по-братски, а при этом все складывалось само собой, у нас еще ни разу не возникало необходимости предъявить приказ императора.

Затем изменили диспозицию. Поскольку наш экипаж был самым легким, нас из середины каравана передвинули в его начало. Перед нами шли два человека с длинными пиками, предназначенными, чтобы прощупывать дорогу. Григорий вел нашего коренника за повод, еще двое шли за нашими санями, вспахивая топорами снег за полозьями саней, чтобы по их следам могла проехать и вторая, и третья повозка. Я же занял позицию между санями и краем пропасти, причем был в восторге от того, что нашелся повод немного пройтись пешком. Итак, мы начали восхождение, а за нами следовали две повозки.

После полуторачасового подъема, который обошелся без неприятностей, мы выехали на подобие плато, увенчанного несколькими деревьями. Место казалось удобным для привала. Оставались еще восемь повозок, которым предстояло подниматься сюда так же попарно, следовательно, на это должно было уйти восемь часов, не считая времени, которое потребуется лошадям на спуск. Поэтому мы вряд ли могли надеяться управиться с этим до ночи.

Все извозчики, за исключением двоих, оставшихся внизу сторожить груз, поднялись на плато вместе с нами, чтобы проверить, какова дорога, и все единодушно признали, что не ошиблись: мы находимся на тракте. Поскольку теперь им оставалось только следовать по уже проложенной колее, они вместе с лошадьми отправились вниз. Но четверо из них остались с Григорием, Иваном и со мной: нам предстояло построить сарай.

Луиза осталась в санях, так закутанная в меха, что холод ей был не страшен. Мы предложили ей спокойно подождать, пока придет время, когда можно будет оттуда выйти, а сами принялись валить деревья: как минимум четыре ствола пошли на краеугольные опоры нашего строения. Чтобы было где погреться, защититься от ветра и снега, мы принялись сооружать хижину, которая благодаря дивному искусству наших самозваных архитекторов через час уже была готова. Снег, который был внутри, разгребли до самой почвы и утеплили им лачугу снаружи, потом из оставшихся неиспользованных веток разложили большой костер, дым от которого, как обычно, уходил через отверстие, проделанное в крыше. Как только строительство было завершено, Луиза сошла с саней и села у огня. Когда прибыла вторая пара повозок, курица, ощипанная и подвешенная за лапы на бечевке, уже равномерно покачивалась на огне.

К пяти часам вечера все повозки выстроились на плато, распряженные лошади жевали свою кукурузную солому, люди варили в большом котле нечто вроде похлебки. Это варево вместе с сырым салом, которым они натирали свой хлеб, и бутылкой водки, пожертвованной нами, составляло весь их ужин.

Покончив с трапезой, мы как могли разместились на ночлег. Извозчики хотели уступить нам сарай и переночевать под открытым небом вместе со своими лошадьми, но мы решительно настояли, чтобы они воспользовались убежищем, которое сами же построили. Однако, поскольку следовало опасаться волков и медведей, договорились, что один из них, ежечасно сменяясь, будет оставаться на карауле, вооруженный моим карабином. Мы с Иваном тщетно настаивали на том, чтобы нас не избавляли от обязанности участвовать в этой смене часовых.

Как видим, до сих пор наше положение было вполне терпимым. Засыпая, мы и от холода не слишком страдали благодаря мехам, которыми графиня Ванинкова нас снабдила в изобилии. Итак, мы почивали самым что ни на есть сладким сном, когда внезапно нас разбудил выстрел из карабина.

Я вскочил и, схватив по пистолету в каждую руку, бросился к двери. Иван действовал так же. Ломовики ограничились тем, что, приподняв головы, спрашивали, в чем дело. Двое или трое из них и вовсе не проснулись.