Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

Я предложил Ивану за эти два дня успеть со всеми приготовлениями, необходимыми для того, чтобы продолжать наше путешествие в новых условиях.

Нужно было оставить здесь нашу берлину и приобрести возок, нечто вроде маленькой деревянной повозки без рессор, от которой мы позже отделаемся, выменяв ее на сани, поставленные на полозья. За день мы управились с покупкой, перетащив в наше новое приобретение свои меха и оружие. Иван, как истинный русский, повиновался, воздерживаясь от каких-либо замечаний, и был готов снова безропотно отправиться в путь, невзирая на то, что в полной мере осознавал грозящую опасность.

В Перми нам впервые встретились несколько ссыльных. Это были поляки, имевшие лишь косвенную связь с заговором или сумевшие скрыть свою деятельную причастность. Они, подобно тем душам, которых Данте повстречал у входа в ад, не удостоились обитать там же, где томились полноценные злодеи, осужденные на вечные муки.

К тому же их ссылка, если оставить в стороне разлуку с родиной и семейством, настолько терпима, насколько может быть терпимым изгнание. Пермь летом, должно быть, очень мила, а зимой мороз здесь равняется тридцати пяти – тридцати восьми градусам ниже нуля, тогда как в Тобольске, как я слышал, стужа иной раз достигает минус пятидесяти.

Через двое суток мы вновь пустились в дорогу, на сей раз в возке, впрочем, толстый слой снега, покрывая землю, смягчал тряску, и мы не заметили, насколько жёсток наш новый экипаж. К тому же, когда мы выезжали из Перми, у нас сжималось сердце от вида того, как изменился окружающий пейзаж. Под саваном, наброшенным Божьей рукой, исчезло все – дороги, тропы, реки, вокруг простирался океан без края и конца, и если бы не несколько одиноких деревьев, стоявших тут и там, служа ориентиром кучерам, привычным к местным условиям, им бы понадобился компас, как настоящим морякам. Время от времени то справа от нас, то слева возникал подобно острову угрюмый хвойный лес, лапы елей были оторочены инеем, словно бриллиантовой бахромой. Когда это происходило, мы могли убедиться, что не сбились с дороги, порукой тому служила просека, прорубленная среди деревьев.

Мы проехали так около пятидесяти лье, непрестанно углубляясь в местность, укрытую снежным пологом, которая казалась нам чем дальше, тем более дикой. По мере того как мы продвигались вперед, почтовые станции встречались все реже, настолько, что порой их разделяло расстояние в добрых тридцать верст, то есть около восьми лье. И, прибывая на такую станцию, мы находили там совсем не то, что на тракте, соединяющем Петербург и Москву, где у входа вас всегда встречало веселое общество. Здесь, напротив, на станциях царило почти полное безлюдье. В лачугах, неизменно нищенски обставленных и обогреваемых по местному обычаю большими печами, кроме одного-двух человек, никого не было. Услышав шум, производимый нами, один из этих людей вскакивал без седла на лошадь и, сжимая в руке длинный шест, устремлялся в какую-нибудь особенно густую группу елей, но вскоре появлялся снова, гоня перед собой стадо диких лошадей. Тогда ямщику с последнего перегона, Ивану, а порой и мне требовалось ловить лошадей за гривы и силком впрягать их в наш возок.

Они везли нас с ужасающей быстротой, но вскоре их пыл угасал, поскольку из-за того, что настоящего мороза еще не было, они глубоко увязали в рыхлом снегу и быстро уставали. Затем, проведя в пути на час больше, чем пришлось бы в любых других обстоятельствах, мы прибывали на очередную станцию, где теряли еще минут двадцать-двадцать пять, где снова обновляли свою упряжку тем же способом. Таким образом мы пересекли всю местность, омываемую Сылвой и Уей, чьи воды несут с собой крупицы золота, серебра, платины и мелкую малахитовую гальку – верный признак, что в здешней почве содержатся эти драгоценные металлы и камни. Когда мы проезжали по территории, где ведется их добыча, нам казалось, что этот край оживает благодаря селениям, где обитали шахтерские семьи, но вскоре та область осталась позади, а на горизонте постепенно проступало нечто вроде снеговой стены, испещренной черными пиками. То были Уральские горы, мощный барьер, самой природой воздвигнутый между Европой и Азией.

По мере того как мы приближались к Уралу, я с радостью замечал, что мороз крепчает. Это давало некоторую надежду, что снег достаточно уплотнится и установится санный путь. Наконец мы подкатили к подножию Уральского хребта и остановились в жалкой деревушке из двух десятков домов, где не обнаружили никакого постоялого двора, кроме самой почтовой станции. Однако наша остановка здесь была неизбежна в основном потому, что, поскольку похолодало, пора было сменить возок на сани. Луиза решила провести в этой утлой хибарке то время, которое мы потратим на ожидание, пока окончательно подморозит, затем найдем сани и перегрузим в них наши пожитки. Так мы вошли в помещение, которое наш ямщик дерзко именовал гостиницей.

Должно быть, этот дом был особенно бедным, так как мы прежде всего заметили, что здесь нет классической русской печи, вместо нее посреди комнаты разведен большой костер, дым которого утекает сквозь дыру, проделанную с этой целью в потолке. Тем не менее мы уселись вокруг сего очага, где место было уже занято дюжиной ломовиков, которые, как и мы, собирались пересечь Урал и тоже ждали, когда это станет возможным. Поначалу они не обратили на нас ни малейшего внимания, но когда я сбросил шубу, мой мундир тотчас отвоевал нам местечко у огня: народ почтительно расступился, предоставив нам с Луизой добрую половину круга.

Мы изрядно окоченели, так что сперва беспокоились только о тепле, но как только малость отогрелись, меня начал заботить вопрос, как бы перекусить. Я позвал хозяина этого убогого приюта и перечислил ему то, что было бы нам желательно, однако он принес лишь полбуханки черного хлеба, дав понять, что больше ничего предложить не может. Я взглянул на Луизу, которая уже протягивала руку, улыбаясь своей нежной покорной улыбкой, и, остановив ее, потребовал у хозяина, чтобы он принес нам что-нибудь получше. Но бедолага, открыв свои шкафы, показал мне все, что было припасено в его нищенской берлоге, и предложил самому поискать то, что мне подойдет. И действительно, повнимательней присмотревшись к ломовикам, я заметил, что у каждого имелся сундучок, оттуда он вынимал свой хлеб и кусок сала, которым этот хлеб натирал и тотчас заботливо прятал сало обратно в сундучок, дабы растянуть это изысканное лакомство на как можно более продолжительный срок. Я уже направился было к этим славным людям, собираясь попросить позволения хоть немножко потереть наш хлеб их салом, но тут вошел Иван: он исхитрился раздобыть где-то менее черствый хлеб и двух кур, которым уже свернул шеи.