Александр Дюма - Все приключения мушкетеров

– Одна из ваших пенсионерок, – сказала миледи; – ах, Боже мой! бедная женщина! как мне жаль ее!

– Да, нельзя не пожалеть о ней; она все перенесла: тюрьму, угрозы и дурное обхождение. Впрочем, – прибавила настоятельница, – г. кардинал, может быть, имел причины действовать таким образом и, хотя она кажется совершенным ангелом, но не всегда можно судить о людях по наружности.

– Хорошо! – подумала миледи; – кто знает! Может быть, я здесь узнаю что-нибудь; кажется, я попала на дорогу.

И она старалась придать своему лицу самое невинное выражение.

– К несчастью, – сказала миледи, – действительно говорят, что не надо верить наружности; но чему же верить, если не лучшему созданию Творца? Что касается до меня, то я, может быть, буду ошибаться во всю жизнь мою, но всегда доверюсь тому, чья наружность внушает мне симпатию.

– Так вы поверили бы, – сказала настоятельница, – что эта женщина невинна?

– Г. кардинал преследует не всегда за преступления, – сказала она; – есть некоторые добродетели, за которые он преследует строже, чем за другие пороки.

– Позвольте заметить, что мне кажется это очень странным, – сказала настоятельница.

– Что? – наивно спросила миледи.

– Что вы так говорите.

– Что же вы находите удивительного в моих словах? – спросила, улыбаясь, миледи.

– Вы дружны с кардиналом, потому что он прислал вас сюда, и между тем…

– И между тем я худо говорю о нем, – докончила миледи.

– По крайней мере, вы не сказали о нем ничего хорошего.

– Это потому, – сказала она, вздыхая, – что я не друг его, а жертва.

– Но это письмо, которым он рекомендует вас мне?..

– Это приказ оставаться здесь, как в заключении, пока он прикажет освободить меня.

– Отчего же вы не бежали?

– Куда мне идти? Разве вы думаете, что есть на свете уголок, где бы кардинал не мог найти, если бы только захотел? Если бы я была мужчиной, то это было бы еще возможно, но что может сделать женщина? Скажите, пыталась ли бежать эта молодая пенсионерка, которая живет у вас здесь?

– Нет; но это – другое дело; ее, кажется, удерживает во Франции какая-то любовь.

– Если она любит, – сказала миледи, вздыхая, – то она еще не совсем несчастлива.

– Итак, – сказала настоятельница, смотря с участием на миледи; – вы тоже из числа гонимых жертв?

– К несчастью, да, – отвечала миледи.

Настоятельница взглянула на миледи с беспокойством, как будто ей вдруг пришла какая-то новая мысль.

– Вы не враг нашей святой веры? – спросила она нерешительно.

– Вы думаете, что я протестантка! – вскричала миледи: – О, нет, клянусь, что я самая ревностная католичка!

– В таком случае, – сказала настоятельница, улыбаясь, успокойтесь; дом этот не будет для вас слишком суровою тюрьмой; мы сделаем все что можно, чтобы вы полюбили свое заточение. Притом вы увидите эту женщину, преследуемую, вероятно, из-за какой-нибудь придворной интриги, Она очень мила и любезна.

– Как ее зовут?

– Одна знатная особа рекомендовала мне ее под именем Кетти. Я не старалась узнать, настоящее ли это имя ее.

– Кетти! – вскричала миледи, – как, вы уверены?

– Что ее так зовут? Да, а разве вы знаете ее?

Миледи обрадовалась при мысли, что, может быть, это была ее прежняя горничная. При воспоминании об этой девушке она вспомнила о своем бешенстве, и желание мщения исказило черты ее; но она тотчас придала опять изменчивому лицу своему спокойное и кроткое выражение.

– А когда мне можно видеть эту молодую даму, к которой я чувствую уже большую симпатию? – спросила миледи.

– Сегодня вечером, – отвечала настоятельница, – или даже днем. Но вы говорили, что пробыли четыре дня в дороге, сегодня вы встали в пять часов и верно хотите отдохнуть. Ложитесь и усните; к обеду мы вас разбудим.

Хотя миледи, поддерживаемая сердечным волнением при мысли о сделанном ею открытии, могла бы обойтись без сна, но она приняла предложение настоятельницы; в продолжение 12 или 15 дней она испытала столько различных ощущений, что если железное тело ее и могло еще выдерживать утомление, то душа нуждалась в отдыхе.

– Итак, она простилась с настоятельницей и легла, убаюкиваемая приятными мечтами о мщении, которые возвратились к ней при имени Кетти. Она вспомнила, что ей обещано было кардиналом разрешение действовать почти неограниченно, в случае, если она успеет в исполнении своего предприятия. Она исполнила все, следовательно, д’Артаньян был теперь у нее в руках.

Ее пугало только воспоминание о муже, графе де ла-Фар; она считала его уже умершим, или, по крайней мере, думала, что он где-нибудь вне Франции, и вдруг встретила его в лице Атоса, лучшего друга д’Артаньяна.

Но если он был другом д’Артаньяна, то верно помогал ему во всех происках, посредством которых королева расстроила предположения кардинала; если он был другом д’Артаньяна, то значит, он был врагом кардинала; и потому она надеялась опутать его в тех же сетях, в которых предполагала погубить д’Артаньяна.

Убаюкиваемая этими приятными мыслями миледи скоро заснула.

Ее разбудил чей-то приятный голос. Она открыла глаза и увидела настоятельницу, вместе с молодою женщиной, белокурой, с нежным цветом лица, смотревшей на нее с выражением участия и любопытства.

Лицо этой молодой женщины было ей совершенно незнакомо; обменявшись обыкновенными приветствиями, они рассматривали друг друга с величайшим вниманием; обе они были прекрасны, но красота их была совершенно различная. Миледи улыбнулась, заметив, что далеко превосходила эту женщину важным видом и аристократическими манерами. Впрочем, платье послушницы, в котором была эта женщина, так много скрывало ее красоту, что она не могла выдержать сравнения с миледи.

Настоятельница представила их друг другу и как она, по обязанности своей, должна была идти в церковь, то оставила их вдвоем.

Послушница, видя, что миледи не вставала с постели, хотела уйти вместе с настоятельницей, но миледи удержала ее, говоря:

– Как, вы только что пришли и хотите уже лишить меня удовольствия видеть вас; признаюсь, я надеялась, что мы часто будем вместе в продолжение короткого времени, которое я должна провести здесь.

– Очень рада, – отвечала послушница; – но я думала, что не вовремя пришла: вы спали после утомительной дороги.

– Чего могут желать спящие? – сказала миледи. – Приятного пробуждения. Вы доставили мне это удовольствие; позвольте же насладиться им вполне.

И взяв ее за руку, она посадила ее на кресло, стоявшее возле постели ее.

– Боже мой! – сказала послушница: – как я несчастлива! вот уже шесть месяцев, как я живу здесь без всякого развлечения, а теперь, только что вы приехали сюда, и я могла бы приятно провести время в вашем обществе, я должна буду, по всей вероятности, скоро оставить монастырь.