Наталья Дмитриева - Алхимики

Он стал выбираться из ямы и тут увидел, как с небес сорвалась молния и ударила в вяз.

— Нет худа без добра, — побледнев, добавил Ренье. — Вовремя я свалился сюда, не то гореть бы мне, как пасхальной свече.

Поднявшись на ноги, пикардиец встряхнулся и пошел дальше. Вскоре он набрел на дровяной сарай с открытым навесом, под которым оказалось достаточно места, чтобы укрыться. Гроза ушла к востоку, и дождь стал стихать.

— Мудрецы говорят: что должно быть, то и случится, — произнес Ренье себе под нос. — Не стоило удирать, как зайцу от собачьего лая — не известно еще, какой след возьмет эта псина. Поспешность вредна в любом деле. Мой брат Андреас остался там один против целой своры. А ведь у меня хватило совести его бросить! Когда архангел Михаил станет взвешивать мои грехи, этот окажется тяжелее прочих… Не иначе дьявол указал мне эту дорогу — но еще не поздно повернуть обратно.

Пикардиец выскочил из-под навеса и зашагал к Ланде так быстро, как позволяли ночная тьма и размытая дождем дорога. Он шел, думая о друге и тайнах Черного дома, и все больше убеждался в том, что рано покинул город. Мысли подгоняли его, и он бежал быстрее и быстрее и еще затемно был у городских ворот.

Улицы Суконщиков встретила его мертвенной тишиной; было слышно только, как журчит вода в сточной канаве. Ренье постучал в дверь Черного дома, но ему никто не открыл. Он попробовал заглянуть сквозь щели в ставнях, но ничего не увидел. Тогда пикардиец надумал зайти с тыла — знакомым путем через огород. Задняя дверь также оказалась заперта, но Ренье это не смутило. Он взобрался на крышу прачечной и проник внутрь через окно чердака, точь-в-точь как в ночь «явления дьявола».

Дом, обычно наполненный звуками, замер в пугающем молчании. Не шуршали мыши по углам, не скрипели старые ступени, не трещали прогнившие балки, не стучало в подполе. Ренье слышал лишь биение своего сердца. Он окликнул Андреаса, потом Сессу, но голос его звучал глухо, словно сам воздух в доме сделался преградой любому шуму.

Пикардиец сделал шаг вниз по лестнице и внезапно ощутил сзади легкое движение. Стремительно обернувшись, Ренье заметил, как от стены отделилась черная тень; в ту же секунду он получил такой удар в грудь, что рухнул навзничь и скатился по лестнице, пересчитывая спиной ступени. Его затылок соприкоснулся с балясиной, и от этого перед глазами Ренье вспыхнули разноцветные искры. Сквозь их беспорядочное мелькание пикардиец увидел, как тень торопливо спускается следом. Тяжелое дыхание и резкий запах пота указывали, что перед ним человек, а не дьявол и не бесплотный дух. Распростертое тело загораживало бегущему путь. Не останавливаясь, он на ходу перескочил через преграду и бросился к выходу. Край его плаща мазнул Ренье по лицу.

Пикардиец вскинул руку, но плотная ткань змеей проскользнула сквозь пальцы.

У двери незнакомец замешкался, отодвигая засов, и Ренье успел подняться на ноги. В ушах у него зазвенело; на мгновение ему почудился слабый женский вскрик, но это его не остановило.

Он выскочил на улицу и в предрассветных сумерках увидел человека в черном, изо всех сил бегущего в сторону площади. Ренье кинулся за ним. Незнакомец мчался беззвучно, точно призрак. Вдруг его башмаки заскользили по мокрым камням, и он замахал руками, пытаясь сохранить равновесие. Пикардиец налетел на него, будто сокол на цаплю, сбил с ног и прижал к земле. Беглец стал вырываться. Его тело было щуплым, как у подростка; извиваясь, подобно змее, под складками своего плаща, он сумел высвободиться и вскочить на ноги. Ренье схватил его за капюшон и тут же получил удар по затылку. Стиснув зубы, пикардиец рванулся было вперед, но тело вдруг перестало ему повиноваться. Он увидел, как рядом с черным человеком возник еще один, более плотный и приземистый, с дубинкой в руках, ему даже показалось, что он узнает этого второго… Дубинка описала полукруг, и Ренье тяжело осел на землю.

Когда пикардиец пришел в себя, никого рядом не было. Он встал. Кровь из разбитого затылка текла ему за шиворот, перед глазами плавала багровая пелена.

— Чертовы слуги приходят без спросу, — прорычал он, хватаясь за голову. — Дважды они оставляли меня с носом, но, клянусь Богом, третья обедня будет моя — я устрою им пляску рогов и копыт.

Ренье вошел в дом и остановился. Внезапно на него накатила тревога; мышцы пикардийца напряглись, ноздри зашевелились, как у зверя, почуявшего опасность. Пригнувшись, он неслышно переместился к лестнице и услышал приглушенный крик служанки.

— Во имя Господа милосердного, помогите…

— Я иду, — ответил Ренье. — Где ты?

— В чулане под лестницей. Откройте, выпустите меня!

Дверь каморки была заложена крепкой доской. Ренье отбросил ее, и Сесса бросилась ему на грудь, задыхаясь от рыданий. Волосы у девушки были растрепаны и в беспорядке свисали на лицо, по щекам будто прошлись кошачьи когти.

— В чем дело? — спросил пикардиец. — Кто тебя запер? Откуда эти царапины? Где Грит? Почему такая тишина в доме?

— Господин Ренье! — всхлипывая, воскликнула Сесса. — Вы пришли! Ох, у меня сердце не на месте весь день, чудилось, будто я больше не увижу ни вас, ни господина Андреаса. Скажите только, что он с вами!

— Мы расстались днем, и больше я его не видел, — ответил пикардиец.

Служанка тяжело вздохнула, плечи ее поникли.

— Боже, помоги нам всем, — прошептала она. — Идемте, ваша милость, боюсь, не случилось бы худшего…

Холодной, как лед, рукой она крепко стиснула его пальцы, увлекая пикардийца за собой. Они взбежали по лестнице и вошли на хозяйскую половину. Из спальни пробивался тусклый свет.

Девушка хотела войти, но Ренье отодвинул ее и первым шагнул внутрь.

Посередине стола оплывала одинокая свеча. Чашки и миски валялись по всей комнате, на полу перекатывались невесомые комочки пуха. Дверцы алькова были прикрыты, но не до конца — между ними застряла рука в несвежих, покрытых пятнами бинтах.

Пикардиец потянул створку на себя. За его спиной слабо охнула подошедшая Сесса. На кровати среди сбившихся простыней неподвижно вытянулся Хендрик Зварт, уставившись единственным глазом в потолок; на животе у него лежал разорванный тюфяк. Пушинки плавали в воздухе, все вокруг было покрыто пухом, вся постель и сам хозяин: пух облепил посиневшее лицо со съехавшей на ухо повязкой, забил рот, раззявленный в беззвучном крике, пух был на рубашке и под ней, прилип к рукам, желтым и скрюченным, как куриные лапы.

— Он мертв? — прерывающимся голосом спросила служанка.

Ренье нагнулся над телом, потом отступил на шаг и кивнул. Сесса окаменела от ужаса. Ни она, ни пикардиец не заметили госпожу Мину, бесшумно вошедшую и вставшую у двери; и оба вздрогнули, услышав ее тихое ласковое бормотание. Ренье обернулся, и женщина, глядя на него круглыми прозрачными, как вода, глазами, закивала и протянула ему воображаемую свечу.