Наталья Дмитриева - Алхимики

— Что, сердце обливается кровью? — спросил он. — А как кровоточили сердца тех, чьи родные отправились на костер по твоей милости? Если бы вся эта кровь вылилась на тебя, ты бы захлебнулся в ней, как пьяница в бочке с пивом; будь уверен, в аду ты будешь плакать кровавыми слезами, чертов палач!

— Что ты знаешь об этом, глупец, мальчишка? — задыхаясь, ответил Имант. — Был ли ты в аду хоть раз? Видел ты смерть такой, какая она есть на самом деле? А я, я вижу ее повсюду: в каждом городе, в небе, в воде и на земле; в каждом человеческом лице, будь то лицо старика или невинного ребенка; в каждом вздохе чувствую ее приближение, с каждым ударом сердца ощущаю ее неумолимый ход. Я вижу, как разрушается и истлевает живая плоть; тела, такие красивые на вид, полные жизни, силы, здоровья, уже охвачены мерзостным тлением, и черви уже копошатся в их внутренностях. Каждый несет на себе печать разрушения. Что есть человек, как не вместилище слизи и крови, влаги и желчи, гнили и нечистот? Как быстро все это иссыхает, превращается в прах. В тысячу раз счастливее те, чьи тела были отданы очистительному огню! Терзает ли их души адское пламя, или Господь вернул им свою милость, но они навеки избавлены от мерзости разложения. А оставшимся в живых его не избегнуть.

— Если бы сатана дал тебе силы, ты бы весь мир превратил в костер, — сказал Ренье.

— Оглянись вокруг, юноша, — усмехнулся дознаватель. — Что такое костер в сравнении с гибельной пропастью, в которую мир катится? Вера попрана, и само священное имя Господне затрепано, точно ветошь. Добрые горожане превращают науку в бесовское ремесло и занимаются им едва ли не в открытую. Девицы и женщины на Страстной неделе ходят в храм прельщать мужчин, а мужчины для их внимания рядятся, точно шуты. В дни сугубого поста христиане пьют вино и шляются по блудилищам, бесчинствуют, не чураются ни грабежом, ни убийством… Посмотри на себя. Кто есть ты? Глупец и ерник, безбожный проходимец, прожигающий жизнь в кутеже и распутстве. У тебя не душа, а душонка, не ум, а умишко, куцый и ничтожный. Что ты знаешь, что видел в жизни? Что понял, из чего извлек уроки? Кто дал тебе право судить?.. — Имант покачал головой и добавил:

— Я скажу одно: огонь должен гореть, пока свершается священное действо Великого Делания. С божьей помощью и простому человеку по силам преодолеть бремя первородного греха, но чего стоит одна спасенная жизнь? Тот, кто может спасти сотни и тысячи, — станет он обращать внимания на такую малость? Господь позволил мне узреть свет истинного знания, которое единственное лишь способно вывести человечество из объятий смерти и возродить мир в блаженном совершенстве. Так неужели я хоть на миг помедлю, когда Он потребует от меня искупительной жертвы?

Глаза пикардийца сверкнули, но выражение их изменилось.

— Значит, ты из тех приверженцев тайного искусства Гермеса Триждывеличайшего, что называют себя философами? Но зачем инквизитору вонючие смеси и взрывающиеся колбы? Или ты так уж жаждешь богатства и всемогущества?

Имант поглядел на него с презрением:

— Юноша, твои речи столь же бессмысленны, сколь беспомощен твой разум. Они не трогают меня. Мое дело — свидетельствовать Истину.

— И ты ищешь ее, — сказал Ренье, — в страданиях и смерти, в то время как другие постигают через природу и свет, которым Господь изначально озарил человеческую душу.

— Я повинуюсь воле Господа и иду по дороге, которую Он мне указал, — ответил Имант. — Он привел меня сюда, Он предназначил мне эту книгу. Помехи на моем пути — это происки дьявола.

— И Хендрик Зварт был помехой? — спросил пикардиец.

В эту минуту сквозняк прошелся по комнате, взметнув почти угасшее пламя в жаровне. Неплотно прикрытые дверцы алькова качнулись, и из темной глубины его донесся приглушенный стон. Порой дух мертвеца приходит в этот мир, чтобы обличить преступника; кровь, выступившая на теле убитого, указывает на убийцу; на стенах появляются письмена, свидетельствующие о грехе и воздаянии. Но Имант лишь выпрямился и скрестил руки на груди; по его лицу нельзя было сказать, слышал ли он что-нибудь.

Он произнес:

— Я не желал Хендрику смерти. Так распорядился Господь.

— И по божьему соизволению твой приспешник задушил Хендрика тюфяком на этой кровати.

Имант не ответил. Он словно окаменел, и ни духи, ни огонь, ни гром небесный были бы не в силах потревожить его жесткую оболочку.

— А фокус с монетой? — спросил Ренье. — Славно придумано. Я и сам поверил бы, если бы не знал, что золото на пурпуэне было настоящим. Только тебе не составило труда подменить одну или несколько монет сплавом олова с ртутью, серой и нашатырем. Ты убедил судей, но выдал себя. Иначе я не скоро догадался бы, кто подписывается «ex nusquam sed Dei voluntate» [32] «Из ниоткуда, но по воле Божьей.» в письмах к Зварту.

Дознаватель презрительно улыбнулся.

— Болтай, юноша, слова — ничто. Жизнь твоего друга по-прежнему в моих руках. А у тебя то, что нужно мне.

— Verum, — ответил Ренье. — Как только Андреас войдет в эту комнату, я отдам книгу.

Не говоря ни слова, дознаватель развернулся и вышел.

Священник и осужденный все еще ждали внизу, и священник беспокойно озирался.

— Отец, позовите солдат, — сказал Имант. — Пусть поднимут заключенного сюда. И сами идите ко мне.

Когда дело было сделано, он велел стражникам встать у дверей спальни, сам же вместе с Андреасом вошел внутрь.

Ренье протянул ему книгу.

— Теперь, каждый получил, что хотел, — сказал пикардиец

— Да, — ответил дознаватель, — но за дверью ждет стража. Деваться вам некуда. Лучше покайся и смиренно предай себя в руки божеского правосудия.

Ренье рассмеялся, потом сказал:

— В этой комнате умер дядя моего друга. Дай нам немного времени, чтобы помолиться за упокой его грешной души.

— Что ж, молитесь, — кивнул дознаватель.

— Молитва, сотворенная в тиши и уединении, быстрее доходит до Божьих ушей.

— Хорошо, я не стану вам мешать. Но если ты задумал взывать о помощи к дьяволу, не трать сил понапрасну — сейчас он тебе не поможет, — ответил Имант. После чего покинул комнату, оставив друзей вдвоем.

Священнику было сказано внимательно слушать, что происходит за дверью, а стражникам — быть наготове. Прошла минута, потом другая, и вдруг один из них воскликнул:

— Откуда столько дыма?

Толкнули дверь, но она оказалась заперта изнутри. Дознаватель кликнул подмогу, дверь вышибли, и в лица стражникам пыхнуло огнем: вся комната была им объята.

С криками: «Дьявол! Дьявол!» они бросились вон из проклятого дома, и пламя следовало за ними по пятам. А на улице жители Ланде с ужасом смотрели, как от жара лопаются стекла на окнах второго этажа, как оттуда черными клубами валит дым и тонкие огненные языки, словно когти, скребут облупившуюся краску на стенах. И никто не издал ни звука; слышно было только, как трещит горящее дерево и звенит раскаленная черепица.