Станислав Вольский - Завоеватели

Пизарро долго ждал этой помощи, но пришла она не совсем вовремя. По мнению Пизарро, друг Альмагро сделал бы гораздо лучше, если бы промедлил в Сан-Мигеле еще недели три и прибыл в Кахамальку после дележа добычи. По договору, Альмагро имеет право на одну треть ее, но справедливо ли исполнять договор буквально, раз все было сделано Пизарро и Альмагро пришел на готовенькое?

Пизарро опять пустил в ход всю свою хитрость и изворотливость. Он вел с Альмагро долгие дружеские беседы, угощал его вином, сулил горы золота и огромные территории.

— Сокровищ этой страны мы еще почти не коснулись, — уверял он. — То, что мы получили, — пустяки в сравнении с тем, что лежит в тайниках, храмах и дворцах неизвестных нам городов. Ты получишь столько же, сколько и я, ты получишь, может быть, еще больше, но нужно немного подождать. Если добычу разделить поровну между моими и твоими солдатами, мои солдаты устроят бунт, и наша затея рухнет. Не гонись же за грошами, чтобы потом не упустить из рук тысячи.

Простоватый Альмагро, уже столько раз обманутый, поддался и на этот раз доводам друга. Он признал права завоевателя, не настаивал на буквальном исполнении договора и уговорил свой отряд удовлетвориться небольшой отступной суммой, которую предложили новоприбывшим счастливые победители.

С дележом надо было торопиться: прибывшие с Альмагро добровольцы могли поддаться искушению и потребовать большей доли добычи. И потому, хотя до красной черты не хватало еще нескольких дюймов, Пизарро и его солдаты решили не ждать. По приказу Пизарро, подтвержденному Атагуальпой, из Куско и других больших городов были присланы ювелиры, чтобы перелить изделия в слитки. Многие вещи были сделаны так хорошо, что даже грубые испанские вояки не решились отправить их на слом. Их отделили и решили послать королю в счет причитающейся ему пятой части. Все остальное было отлито в слитки и поделено между участниками.

Добыча по тому времени была громадна. В тогдашней Европе о таких суммах не слыхивали. Общая стоимость золота была определена в 1 326 539 золотых песо (в пересчете на современные деньги около 30 миллионов рублей), стоимость серебра — 51 610 марок (около 2 миллионов рублей). Франсиско Пизарро получил 57 тысяч песо, трон из литого золота стоимостью в 25 тысяч песо; Эрнандо Пизарро — 31 тысячу песо и 2300 марок серебра; де-Сото — 17 тысяч песо и 725 марок серебра. Солдаты получили, в зависимости от чина и рода оружия, от 8 до 3 тысяч песо золотом. Отряду Альмагро выдали 20 тысяч песо, а колонистам Сан-Мигеля, среди которых было немало солдат-инвалидов, потерявших здоровье во время походов, — всего 15 тысяч песо.

После дележа некоторые солдаты изъявили желание вернуться со своим достоянием на родину, но огромное большинство пожелало остаться с Пизарро и итти в Куско, сокровища которого, по рассказам побывавших там, не были даже наполовину исчерпаны. Эрнандо Пизарро тоже должен был ехать на родину: Франсиско Пизарро решил послать его ко двору, чтобы он лично поднес королю пятую долю и выхлопотал новые привилегии и полномочия.

Близился уже август, когда был закончен дележ золота и отправлено посольство на родину. Альмагро и его соратники, пять месяцев без дела проторчавшие в Кахамальке, нетерпеливо требовали похода на Куско, но Пизарро медлил и откладывал экспедицию со дня на день. Он боялся начинать кампанию со столь небольшими силами, ибо даже после прибытия Альмагро испанский отряд не превышал четырехсот человек. С другой стороны, нужно было решить судьбу Атагуальпы, который настойчиво требовал освобождения и обещал в самом скором времени доставить недоданную сумму.

Посулы эти не очень действовали на хитрого вождя. Он понимал, что испанцы без помощи Атагуальпы с лихвой вознаградят себя за недобор, как только доберутся до Куско, но пленника нужно было на время успокоить и усыпить его подозрения. Поэтому Пизарро издал торжественную прокламацию, прочитанную перед всем лагерем. В прокламации объявлялось, что Атагуальпа освобождается от всех дальнейших обязательств, но, добавлялось в конце, «по соображениям военной безопасности Атагуальпа будет временно задержан в испанском лагере».

Сколько времени продержат Атагуальпу у испанцев, никто толком не знал — ни инка, ни сам Пизарро. Отпустить пленного властителя завоеватели боялись, но они боялись и казнить его. Загадочная империя страшила их своими крепостями, своим порядком, своими армиями, которые, правда, наполовину рассеялись, но все еще представляли собою грозную силу. По лагерю носились тревожные слухи. Рассказывали, что армия Чалькучимы совершает в горах какие-то подозрительные передвижения. Рассказывали, что в отдаленных частях страны вспыхнули восстания и главари их призывают к войне против белых. Рассказывали, что некоторые принцы из правящей династии примеривают на себе борлу и тоже собираются выступить против завоевателей. В этой обстановке сплетен, слухов, догадок и предположений продувной Филиппильо чувствовал себя, как рыба в воде. Каждый день нашептывал он необыкновенные истории то Пизарро, то падре Вальверде, то Альмагро, то де-Сото. Ему хотелось, чтобы Атагуальпу поскорее отвели на костер, ибо он ухаживал за одной из жен инки и желал убрать с дороги царственного соперника. Неудивительно, что под влиянием этих рассказов солдаты теряли голову и чувствовали себя окруженными невидимыми врагами. К выдумкам Филиппильо и индейцев-лазутчиков они добавляли еще свои собственные, и страх в испанском лагере рос с каждым часом.

Альмагро гневно топал ногой и требовал от Пизарро, чтобы тот поскорее отправил в ад гнусного язычника. Большинство солдат разделяло его мнение. Им казалось, что казнь Атагуальпы запугает перуанцев и отобьет у народа всякую мысль о сопротивлении. С другой стороны, им хотелось попасть в Куско и обшарить его храмы, пока еще жрецы не успели рассовать по тайникам их богатства. В глубине души и Пизарро думая так же, но боялся брать на себя ответственность за убийство коронованного пленника; завистников ведь у него много, и кто знает, как изобразят они этот необходимый шаг при королевском дворе? Казнь может навлечь на Пизарро неприятности. И уж если казнить Атагуальпу, то нужно сделать так, чтобы ответственность за это пала не на вождя, а на всю солдатскую массу. Тогда Пизарро скажет, что он противился этой жестокой мере, сдерживал солдат, насколько мог, но волей-неволей вынужден был уступить их настояниям. И при дворе тогда будут говорить: «Пизарро мудр, Пизарро благороден, и кровь перуанского владыки не должна пасть на его голову».

Много дней продолжалась эта игра в «кошку и мышку». Пизарро приходил к своему пленнику, рассказывал ему о заговорах и восстаниях, выслушивал объяснения и делал вид, что им верит. Потом шел к солдатам и уверял их, что Атагуальпа непричастен к козням, которые замышляют против испанцев перуанские вожди и жрецы, а в конце разговора, как бы случайно, добавлял: