Поль Феваль - Горбун

– Что вы здесь забыли, прощелыги?

Кокардас галантно коснулся своей шляпы жестом, которым отдается воинская честь. Ведь недаром, он всю жизнь попирал ногами пыль фехтовальных залов. В реверансах, салютах и поклонах он был непревзойденным виртуозом. Вслед за ним то же сделал и брат Паспуаль. Потом наступила короткая тишина, если не считать, что Беришон стучал от страха зубами.

– Почтенная госпожа, – сказал, наконец, Кокардас Младший, – ваш удивительный голос приводит меня в трепет. А тебя, Паспуаль?

Паспуаль, как мы знаем, отличался нежностью натуры, неизменно заставлявшей его сильно волноваться при виде женщины, невзирая на ее возраст. Его не останавливало даже то, если представительница прекрасного пола имела усы, более густые, чем его собственные. Однако, отдадим ему должное, его слабость к женщинам никогда не превращалась в манию, и в любой ситуации он не терял головы. Вот и теперь, не смотря на волнение, он уже ухитрился составить умозрительный план помещения, где они находились. «Голубка», как ее назвал Кокардас, вероятно находилась в соседней комнате, откуда из-под закрытой двери пробивался свет лампы. С противоположной стороны общей комнаты имелась еще одна дверь, выводившая на кухню. Обычно она была открыта. Паспуаль успел даже заметить торчащий в скважине ключ, о чем шепотом и поведал Кокардасу, легонько толкнув его в локоть.

– Уважаемая госпожа! – сказал Кокардас. – Мы пришли по важному делу. Не здесь ли проживает…

– Нет. Не здесь, – из-за спины Франсуазы подал голос Беришон.

Паспуаль улыбнулся, Кокардас покрутил усы.

– Пресвятая сила! Какой многообещающий отрок! – опешил Кокардас.

– Сама непосредственность! – прибавил Паспуаль.

– А смекалки хватит на четверых! Он, видишь ли, знает, что того, о ком идет речь, здесь нет, еще прежде, чем я назвал имя!

– Мы живем здесь только двое: я и внук, – мрачно отозвалась Франсуаза.

– Паспуаль? – гасконец вопросительно посмотрел на помощника.

– Кокардас? – повторил его взгляд нормандец.

– Кто бы мог поверить, братец, что такая почтенная дама станет лгать, как торговка на нормандском базаре.

– Я скорее бы сказал, на гасконском, – уточнил Амабль Паспуаль. – Ты прав, мэтр, – в это трудно поверить.

– Послушайте, вы, – вспыхнула Франсуаза, почувствовав, как у нее зарделись от стыда уши. – Хватит чесать языками. Сейчас не время задерживаться в чужих домах; особенно, если вас не приглашали. Убирайтесь ка. Да поживее!

– Кое в чем она права, братец, – сказал Кокардас. – Время позднее.

– Это точно, мэтр.

– Однако мы не можем уйти, не узнав наверняка, туда ли мы пришли. Верно, я говорю?

– Абсолютно.

– Поэтому предлагаю заглянуть в соседнюю комнату. Только вежливо и без шума.

– Охотно подчиняюсь, мэтр, – ответил Амабль Паспуаль и, наклонившись к уху своего шефа, быстро прошептал:

– Приготовь свой платок, а я приготовлю мой. Возьмешь на себя мальчишку, а я займусь мадам.

Удивительно, но в критические минуты брат Паспуаль частенько исполнял роль командира. Вот и сейчас, отдав Кокардасу распоряжение, он стремительно направился к двери, ведущей на кухню. Старая Франсуаза его обогнала и встала на пути, преграждая дорогу.

Беришон хотел ускользнуть на улицу и позвать на помощь, но Кокардас поймал его за ухо и грозно проворчал:

– Не верещи, сверчок, а то ненароком придушу.

Смертельно напуганный Беришон замолчал. Кокардас обвязал ему рот платком.

Уже хорошо зная брата Паспуаля, возможно кто-то из читателей подумает, что он наверняка воспользуется случаем, чтобы напечатлеть на щеках Франсуазы горячий поцелуй. Придется их разочаровать. Сколь ни был Амабль Паспуаль слаб к слабому полу, у него частенько хватало сил обуздать свои амурные порывы ради дела. Вот и теперь, ухватив мадам Франсуазу за волосы, он лишь скрепил их тремя шпильками в пучок, соорудил кляп и ловко затолкнул ей в рот. Затем, ухватив за подмышки, Паспуаль оттащил старую женщину на кухню. Кокардас туда же доставил Беришона. Спеленав обеим руки и ноги полотенцами, мастера клинка усадили пленников на пол и привязали к ножкам посудного шкафа. После этого налетчики покинули кухню и заперли дверь на два оборота. Наконец-то на захваченной территории Кокардас Младший и Амабль Паспуаль почувствовали себя полными хозяевами положения.

На улице Певчих все лавки были закрыты. Их хозяйки, не смотря на поздний сейчас, не собирались спать. У главного входа в Пале-Рояль шумной гурьбой столпились кумушки. Мадам Гишар, мадам Дюран, мадам Балаоль и мадам Морен, все четверо пришли к одному мнению, что никогда еще на праздниках, устраиваемых его высочеством регентом, не было такой богатой нарядной публики. В эту ночь здесь собрался весь двор. Каждый туалет подробно обсуждался госпожами Морен, Гишар и Дюран, после чего самая сведущая мадам Балаоль выносила приговор в окончательной инстанции.

Впрочем, сразу же заметим, наши знакомые дамы с улицы Певчих собрались у Пале-Рояля не для того, чтобы полюбоваться праздничными нарядами представительниц высшего света, или поглазеть на знатных вельмож. Добрые кумушки подоспели ко дворцу пораньше, чтобы прежде других занять удобные наблюдательные позиции и поистине с героическим упорством пытались на обочине дороги, не обращая внимания на недовольные окрики кучеров и лакеев, несущих портшезы. Они видели, как выходили из карета мадам Субиз в компании с мадам Ферте, две красавицы Ла Файет, юная герцогиня де Росни, (обворожительная блондинка с черными очами, состоявшая в браке с одним из сыновей Людовика XIV), затем барышня де Бурбон Биссе, пять или шесть представителей фамилии Роанов, потом прибыли Брогли, Шатлю, Боофремонты, Шуазоли, Колиньи и многие другие. Среди гостей был граф Тулузский, (брат герцога Мэнского) с супругой принцессой, бесчисленное количество президентов разных правительственных департаментов, министров, иностранных дипломатов. Сливки общества уже прошли, но толпа зевак не расходилась, а наоборот с каждой минутой разрасталась. Кого же с таким завидным упорством дожидались эти люди? Может быть мсьё регента или юного короля. Нет и нет. Берите повыше. Все хотели собственными глазами узреть новое божество, кумира французской столицы преуспевающего финансиста шотландца Джона Лоу, – личность, с которой французы теперь связывали свою судьбу и надежду; – доброго волшебника, пообещавшего, что в скором времени каждый гражданин Франции сделается миллионером, того самого Джона Лоу Лористона, которого эти же граждане на этом же месте через несколько месяцев, когда его Вест Индский банк потерпит крах, едва не задушат от гнева. Но пока мсьё Лоу пребывал в зените славы. Для передвижения уху городу ему не нужны были лошади, – благодарные парижане буквально носили его на руках. Когда же он пытался укрыться от поклонников в карете, то они устраивали скандалы с конюшими: не позволяя впрягать лошадей, сами по несколько человек обматывались упряжкой и тащили на себе его карету, исполняя роль тягловой скотины.