Геннадий Семар - Океан. Выпуск шестой

Температура здесь минусовая. Воздух крепкий, ядреный. По металлическим трубам, уложенным поперек шпангоутов, прогоняется охлажденный рассол. Трубы покрыты снежной корой. Здесь — как в зимнем лесу. Скрипит снег под сапогами, мороз щиплет уши, покалывает в кончиках пальцев. Но это продолжается недолго. До тех пор, пока Йонас не приступает к работе: подхватывает с транспортера ящик с запрессованной мороженой рыбой, вскидывает на плечо, тащит в дальний угол, кладет у основания шпангоута. Ящики поступают с рыбофабрики непрестанно. Вскоре Йонас скидывает шапку, снимает даже свитер. Жарко, Йонас парень могучий. Плечи у него крутые, фигура тяжелая, налитая силой. Работает молча, лишь иногда покрякивает.

Как-то мы разговорились, Йонас признался, что с берегом у него вышла неувязка. Девушка, с которой он дружил, неожиданно вышла замуж за другого. Поломалась личная жизнь, изменились и планы. Хотел поступать в радиотехнический техникум, но вместо этого подался в моряки: море вроде успокаивало, затягивало душевную рану.

Сам Зебергс из Латвии. На Север затащил его приятель, работавший в Мурманске слесарем. Полюбилась латышскому парню суровая природа Заполярья — с сопками, зимним свечением неба, летними солнечными ночами. Но больше всего манили корабли. Каждый день они уходили из горловины Кольского залива в синюю даль океана. Однажды Йонас решился. Стал рыбаком.

Внешне Зебергс может показаться угрюмым. Но глаза, выразительные, с какой-то мальчишеской упряминкой, делают его другим. В экипаже уважают этого рослого плечистого матроса. Уважают за душевность, ненасытность в работе. Капитан дважды объявлял ему благодарность. Боцман предлагал Зебергсу перейти под его начало: работа непыльная, много воздуха. Зебергс отказался. Профессия трюмного нелегкая, но он трудится с душой, изучил ее до тонкостей. Ящики снимает с транспортера бережно, выстраивает ряды аккуратно: не порвать бы картон, не смять рыбу. Между штабелями оставляет просветы — для циркуляции воздуха, Йонас понимает, что от этого во многом зависит сохранность рыбы.

Есть и еще у Зебергса одна хорошая черта: он всегда опрятен. Брюки выглажены, на ботинках глянец, чистая сорочка облегает ладную фигуру. В каюте у него тоже марафет: постель без складок, будто утюгом прошлись, подушка взбита, на столе — полный аккурат.

Близко познакомились мы с ним, помнится, в день рыбака. Матросы готовились к торжественному вечеру: брились, стриглись, гладились. Я извлек из рундука выходной костюм, стал примеривать галстук, вдруг он в руках у меня рассыпался. А делать узел не умею. В ту минуту мимо проходил Зебергс. Я сказал о галстуке. Зебергс тяжело потоптался за комингсом, потом зашел в каюту, разложил галстук на столе и принялся с неожиданной легкостью манипулировать пальцами. Узел получился ровный, нужного размера. Усмехнулся:

— Моряку узел связать — раз плюнуть.

В часы досуга Зебергс любит смотреть в салоне художественные фильмы. Особенно нравится ему, когда крутят психологические ленты про трудную любовь, вроде как в фильме «Соната над озером». Раз пятнадцать прокручивал он его для себя в ночное время: что-то знакомое находил в героях, в их сложном сильном чувстве.

Большую часть свободного времени Йонас проводит в судовой библиотеке, штудирует специальную литературу: готовится поступить в учебно-курсовой комбинат, мечтает стать технологом на рыболовных судах. С морем Зебергс связывает всю свою дальнейшую жизнь. Здесь все ясно, четко. Что же касается личных проблем — то в этом плане много сложного. Но горизонт как будто проясняется. В Мурманске на рыбном комбинате работает бондарщицей Клава Иванова. Девушка своенравная, с характером. Как знать: вернется из рейса Йонас — возможно, будет в порту свадьба.

Последней в судовой роли значится должность машиниста мучной установки. «Утилем» работает Феликс Георгиев. Тот самый, хозяин Анджелы. Лицо желтое, глаза неспокойные, острые, колючие. Прежде работал парикмахером: брил, стриг, пудрил, одеколонил. В море пошел, как он сам утверждает, не за романтикой, а заколачивать копейку. Сразу встал у варильных котлов — охотников на эту должность не очень-то найдешь. У котлов нестерпимая жара, острый запах. Зато хорошо платят, вроде как за вредность. С собой Георгиев прихватил целый парикмахерский набор: ножницы, зеркало, машинку, бритвы, пинцеты. Стрижет, бреет, берет с моряков по собственной таксе: подстриг под нулевку — 20 копеек. Молодежная прическа — 35 копеек. Скобка — гони все пятьдесят копеек. Дорого? Ничуть. Ведь нарастает морской коэффициент, надбавка за удаленность от берега.

Взял на себя Георгиев и обязанности артельного. Хлопотная должность, но зато прибыльная, лишняя копейка в кармане будет. Георгиев вымотался, спать ему некогда, щеки ввалились, чадит от него вареной рыбой, глаза лихорадочные, есть в них что-то скрытое, запрятанное от людей.

В экипаже отношение к нему прохладное, Георгиев не вписывается в коллектив. Моряки отпускают в его адрес: жила! И всячески сторонятся «утиля». Феликса это ничуть не смущает: звенела бы деньга в кармане.

Ночи в субтропиках душные. Облегчения не приносит даже кондиционер. В каюте — словно в парной. Воздух напитан влагой, простыни липнут к телу, попробуй-ка тут уснуть. Поэтому читаю книгу, в которой описаны морские происшествия. Страницы полны драматических событий. Особо впечатляет глава о пожарах и предупреждающий вывод: пожар — страшная стихия, в открытом море огонь чаще всего приводит к гибели судно. И следуют факты, печальная статистика. Дочитав главу, выхожу из каюты, чтобы освежиться морской водой, открываю рожок, но в струю влезть не успеваю. Инстинктивно бросаюсь в сторону: из шланга хлещет огонь!

Вначале в голове мелькнуло: «Галлюцинация! Начитался о пожарах, вот и мерещится!»

Огненная струя между тем с громким шипением растекается по палубе, горящие брызги ударяют в переборку, расплавленная масса перехлестывает через комингсы. Каждое мгновение может произойти непоправимое. Инстинктивно хватаю с пожарного щита что попадается под руку — кажется, это багор, — разбиваю им стекло пожарного сигнала, что есть силы давлю на кнопку. Тишину тотчас взламывает сирена. Судно сотрясается от топота сапог. Кто-то ищет запасные шланги, другие пытаются включить электронасос, третьи отдирают от гнезд огнетушители. Все что-то делают, но, видимо, не то, что надо.

Огонь между тем нарастает, судно вот-вот вспыхнет, превратится в факел. Сквозь мечущиеся фигуры различаю крупную фигуру капитана, слышу его громовой голос:

— Прекратить спектакль! — Он повернул вентиль, огненная жидкость иссякла. Тут же выяснилось, что я принял за огонь светящуюся от микроорганизмов морскую воду. Кэп, кажется, готов меня растерзать. Матросы же, напротив, вроде бы сочувствуют, незлобиво подтрунивают надо мной — и это несмотря на то, что я сорвал их с вахты, лишил отдыха.