Геннадий Семар - Океан. Выпуск шестой

Невероятные события, пережитые экипажем «Уотери», оказывается, были лишь прелюдией к дальнейшим испытаниям.

Биллингс вспоминает:

«Мы были подавлены душевно и физически. Мы не могли уйти в море — отклепать цепи было невозможно, да и наш старик не выгреб бы против такого течения. Вытравив цепи до конца, мы продолжали свой ужасный танец. Гул и рев не прекращались…

Последние лучи заходящего солнца озарили Кордильеры, и к своему ужасу мы увидели, что на склоне горы, где древние жители хоронили своих близких, открылись могилы…

Ужас, охвативший нас при виде зловещего зрелища, не поддается никакому описанию. Нашему уже и без того возбужденному воображению представилось, будто наступил день страшного суда и что земля сейчас разверзнется под ногами. Невообразимая горечь при мысли о столь страшной гибели охватила нас…»

Наступила жуткая тьма. Охваченный смятением экипаж укрывался под палубой. Одни молились, другие тупо ожидали конца, третьи прибегли к испытанному лекарству — виски и рому. А океан все так же кружил и таскал монитор, хотя суша более не колебалась. Багрово-красная луна поднялась было над хребтом Кордильер и исчезла во мгле. Ни проблеска огонька не было видно на месте, где еще в полдень шумел белый город. Казалось, монитор перенесся на чужую, незнакомую планету! Но он продолжал жить и бороться, котлы были под парами, машины исправны, корпус герметичен и, кроме тринадцати человек, исчезнувших на берегу, все были целы.

Командир Лич сказал офицерам и команде, что попытается уйти в океан, и кликнул добровольцев, которые расклепали бы якорные цепи. Выбирать якоря было бы слишком долго и опасно — капитан Лич ждал цунами.

Добровольцы нашлись. Среди них был и Томас Фил Биллингс, но моряки ничего не успели сделать. Около часа ночи раздался крик вахтенного:

— Волна!.. Идет волна!

Вглядываясь в темноту, офицеры сначала заметили тонкую светящуюся полоску, которая, казалось, поднималась на небо. Все бросились вниз, поспешно задраив люки, а Лич, Биллингс и еще два офицера, задраив люки, остались в боевой рубке.

Гребень волны, увенчанный зловещим фосфоресцирующим светом (его природа не разгадана, кстати, и по сей день), освещал страшную толщу черных водных масс. Возвещая о своем приближении тысячеголосым ревом, сливающимся с громовыми раскатами прибоя, волна-цунами наконец обрушилась на монитор…

«Из всех выпавших на нашу долю испытаний это было самым страшным. Монитор был прикован ко дну цепями и не мог спастись бегством… Лишенные надежды, что корабль сможет пройти сквозь толщу надвигающейся водяной горы, мы могли ждать только одного: гибели».

С гулом и ревом волна поглотила монитор, захлестнув его массами воды и песка. Казалось, время остановилось, все кончено. Содрогаясь всем корпусом, кряхтя под неимоверной тяжестью, монитор выбрался наверх. Многие получили ранения, но никто не был убит. Страшный напор разорвал якорные цепи, и монитор повлекло течением куда-то во тьму…

Дикий полет продолжался недолго. Монитор остановился без малейшего сотрясения, без крена. Измученные моряки поднялись наверх, однако ничего понять было невозможно. По распоряжению Лича за борт спустили фонарь. Оказалось, что монитор прочно сел на мель. Несколько раз волны с шипением проносились мимо «Уотери», затем наступила после многочасового грохота, гула и рева гнетущая тишина.

Некоторое время люди оставались на своих постах, оказывали помощь друг другу. Последовал приказ отдыхать. У матросов едва хватило сил развесить гамаки и взобраться на них. Но многие не могли заснуть: нервное напряжение не позволяло сомкнуть глаз. Все ждали рассвета.

«Взошло солнце и озарило картину такого страшного опустошения, какого мы доселе не видели. Мы находились на суше в пяти километрах от нашей якорной стоянки и в трех километрах от берега! Волна с невероятной быстротой перенесла наш корабль через песчаные дюны, окаймляющие берега, за железную дорогу, ведущую в Боливию, поставив его у подножия берегового хребта Кордильер. На отвесной скале мы обнаружили следы ударов приливной волны: это было на высоте четырнадцати метров… Если бы волна пронесла нас еще футов на двести дальше, то корабль разбился бы об отвесную гору…» — так описывал пережитое Биллингс.

Рядом с «Уотери» лежал разбитый корпус большого английского трехмачтового корабля «Чанселиа». Одна из якорных цепей обмоталась вокруг него во всю свою длину, показывая, что несчастный корабль неоднократно переворачивался от кормы к носу. В полутора кабельтовых от монитора по направлению к морю, накренившись на борт, лежал броненосец «Америка». Трубы и мачты его были снесены, в корпусе зияли две пробоины. Ни одного человека из экипажа не было видно…

«Мы хорошо видели, каким катастрофическим изменениям подвергся весь рельеф местности. В некоторых местах мы обнаружили в почве бездонные расселины шириной свыше тридцати метров… Сам город исчез. На его месте простиралась однообразная песчаная равнина. Все здания, сложенные из глиняных беленых кирпичей, рухнули, а затем море смыло последние следы Арики. В пригородах, расположенных выше уровня приливной волны, мы пробирались среди чудовищного нагромождения обломков высотой в шесть — десять метров… В одном месте эту гору обломков венчала корма какого-то судна. Из двадцати тысяч жителей Арики остались в живых две-три сотни несчастных».

Монитор был единственным местом, где можно было найти помощь, и в течение трех недель, пока не прибыли корабли с продовольствием и медикаментами, экипаж «Уотери» делился с пострадавшими пресной водой и продовольствием…

Так и остался монитор навсегда на месте своего приземления. Никакими силами его невозможно было вернуть в родную стихию. Корабль был разоружен, с него сняли главную машину. Оголенный корпус много лет оставался напоминанием о катастрофе, как и остов броненосца «Америка». А лейтенант Биллингс, впоследствии снова воевавший, тонувший, получавший ранения, презрительно говорил: «После того, что пережил я, — все остальное пустяки!»

В 324 году до нашей эры Македонская Греция стала властительницей огромных территорий. Войска Александра прошли от Греции до Индии. За одиннадцать лет был завоеван почти весь известный тогда мир.

Подробности походов Александра Македонского долго и тщательно исследовались и сравнительно хорошо известны. Нас интересует другая сторона завоеваний греческого царя. В свое время Гумбольдт отмечал, что, начиная с 330 года до новой эры, Александр намеренно поставил свои походы на службу географическим открытиям и для этой цели держал при себе большой штат ученых. Действительно, древние авторы оставили нам некоторые сведения о том, что в походах принимали участие естествоиспытатели и географы, историки-хронисты, философы и художники. Безусловно, в то время они не могли развеять мрак неизвестности, царивший в Старом Свете, и не в состоянии были собрать воедино и подытожить все сделанное до них и ими самими. Однако греческая наука все же сильно продвинулась вперед. Как мало, к примеру, знали греки до походов (да и вообще знали ли?) о высоких горах Армении, о Гиндукуше, Сырдарье и Амударье, о вершинах Гималаев и долине Инда!.. Все это открылось взорам изумленных греков впервые лишь во времена Александра. В Пенджабе Македонский слышал о сказочных землях на Востоке. Ему говорили, что по ту сторону степи, в 12 днях марша, на берегах огромной реки стоят города и живут люди. Александру докладывали об огромном острове на юге. А мореходы адмирала Неарха первыми из греков увидели мангровые леса на берегах тропических морей…