Бронислав Волохов - Друг мой море

— Ой, не надо громких слов, — поморщился Игорь.— Я же знаю, о чем сейчас начнешь говорить. Вы, мол, отвоевали нам счастье... Спасли мир... Газетные истины. Скучно, понимаешь?

— Скучно, говоришь? — У Николая Петровича задрожала нижняя губа, он хотел еще что-то сказать, но не нашел нужных слов и ударил сына по щеке.

На следующий день Игорь собрал чемодан и уехал. А через некоторое время от него пришло письмо из Риги — ровное, сдержанное, но без извинений. Он писал, что плавает на траулере, ловит рыбу. Обида на сына была очень велика, хотя мичман Николай Смирнов считал виноватым и себя. Вскоре он ушел на пенсию. А Игорь на свою рыбацкую судьбу не жаловался. Два раза сходил в Атлантику, просолился морскими ветрами. Может, поэтому и служить он попросился на флот...

Николай Петрович сложил газету и хотел сунуть ее в карман.

— Разрешите, пожалуйста, — вдруг обратился к нему лейтенант, — взглянуть, что в мире творится.

— В мире интересного много. — Николай Петрович протянул ему газету и спросил:

—Должно, из училища только, к новому месту службы следуете?

— Не угадали. К старому месту. На корабль возвращаюсь.

«Так и есть: гордец!» — заключил Николай Петрович и на всякий случай поинтересовался:

— А может, вы вместе с моим сыном служите? Смирнов... Игорь. Старший матрос... Не слыхали о таком?

— Нет, не слыхал.

— Баламутный парень... — Николай Петрович хотел добавить слово «был», но лейтенант не дослушал его, сказал:

— Если дома баламутил, значит, и на службе продолжает. — После короткой паузы многозначительно добавил: —Проблема времени: молодежь не устраивают старые методы воспитания, а новых родители пока не изобрели. Нам, военным, это хорошо видно, потому что на службе обнажаются все промахи домашнего воспитания.

«Никакой ты службы еще не знаешь, соколик, — подумал Смирнов. — Без году неделя, как погоны надел, а уже: нам видно... проблема времени...»

Вслух он сказал:

— Все верно. Молодежь нынче не та, что была раньше. Хлопотней стало родителям.

Лейтенант навязывал тему разговора:

— Великое дело, когда родители постоянно чувствуют ответственность за воспитание детей. Вот вы беспокоитесь, хотите помочь командиру. А другие сбагрят сына, да еще и требуют: мол, перевоспитайте его.

Николаю Петровичу стало не по себе от похвалы лейтенанта. Он не заслуживал ее хотя бы потому, что не сумел когда-то перестроить свое отношение к Игорю. Все считал его ребенком и думал, что просто отцовских прав ему хватит еще надолго. А оно вышло по-другому.

На похвалу лейтенанта Николай Петрович ответил:

— А может, я не помочь, а помешать кому-нибудь хочу. Человеку нужна не только помощь, но иной раз и помеха. Смешаешь его благополучную картотеку, смотришь, он ночь не поспит в тоске и тревоге.

—- Не понимаю, зачем это? — удивился лейтенант.

— Ум надо будоражить, иначе застояться может.

Уточнять свою мысль Николай Петрович не стал.

Зачем кому-то поверять, что усомнился в сыне, что не мог принять за чистую монету все, о чем тот писал ему?

Умудренный опытом, многое повидавший на своем веку, Николай Петрович привык видеть жизнь со всеми ее трудностями и противоречиями. Он не хотел, глядя на радугу, замечать только яркие тона. А Игорь о своей службе писал только в радужных красках, в каждом его письме была сплошная похвальба. То его объявили отличником, то он сдал испытания на классность. Освоил смежную специальность. Наконец, его назначили командиром отделения. И все это в течение одного года.

Нет, не мог Николай Петрович поверить в такое. Он слишком хорошо знал корабельную службу, а потом... у него были основания сомневаться в сыне. Ему не нравились в Игоре чрезмерная самоуверенность и бесшабашность...

В окне замелькали дома с высокими остроконечными крышами. Слева неожиданно открылось море. Оно было совсем тихое, вяло-сиреневое, а к горизонту густо-синее, с белесыми полосами течений в легкой серебряной чешуе. Лицо Николая Петровича оживилось. В глазах вспыхнули искорки радости. Он любил море, поэтому не мог смотреть на него без волнения.

На автостанции лейтенант услужливо объяснил Николаю Петровичу, как добраться до гавани, пожелал удачи, и они дружелюбно расстались. А объяснять Смирнову ничего не надо было: он знал в этом прибалтийском городе каждый перекресток и поэтому до места добрался быстро. Гавань встретила его знакомым шумом — гудела, грохотала, лязгала железом. Флотский день был в разгаре: корабли снимались со швартовов, становились на якорь, юркие буксиры сновали вдоль причалов.

Ракетоносец, на котором служил Игорь, только что возвратился из похода и стоял у стенки. Внешний вид корабля с антенными устройствами, ракетными установками был внушительный. Когда-то мичман Смирнов мечтал поплавать на таком красавце, но осуществить мечту так и не удалось. Во время войны служил в морской пехоте. После войны плавал на тральщиках, и эти годы для него, в сущности, были продолжением войны.

И как память об этом на переносице остался шрам. Затраленная мина взорвалась почти у самого борта. Мичман Смирнов работал на верхней палубе, и взрывная волна подхватила его, ударила о леерную стойку.

За боевое траление на Балтике Николай Петрович был награжден орденом Красной Звезды. Сын его в ту пору только что пошел в школу. А сейчас Игорь уже военный моряк, плавает теми фарватерами, которые когда-то очищал от мин отец. Быстро, ох как быстро летит время!..

На ракетоносце проводились авральные работы. Матросы драили палубу, надстройки, мыли борта, красили мачту. Проходя по верхней палубе, Николай Петрович смотрел по сторонам, надеясь увидеть среди матросов Игоря. Он хотел было спросить у дежурного, где работает старший матрос Смирнов, но передумал. Офицер провел Смирнова низким длинным коридором с мерцающими тусклыми лампочками, потом они поднялись по крутому трапу, и дежурный уступил дорогу, указывая на дверь каюты командира корабля.

Из-за стола встал капитан третьего ранга, шагнул навстречу и вдруг воскликнул:

— О, кого я вижу! Если не ошибаюсь — мичман Смирнов?

Николаю Петровичу были знакомы и этот басовитый голос, и густо-черные глаза, и смугловатое лицо.

— Неужели не узнали?

— Как же, узнал...

— Какой приятный сюрприз! Через столько лет встретить своего наставника, своего учителя! Кто бы мог подумать!

Командир корабля усадил Смирнова в кресло, предложил сигарету. Николай Петрович давно бросил курить, но сейчас не отказался, закурил.

— Простите, отчество ваше не помню, — виновато сказал офицер. — Плохим был матросом, по имени и отчеству не знал своих командиров.