Бронислав Волохов - Друг мой море

В сознании молодого матроса, не привыкшего еще к подводным перипетиям, вероятно, не укладывалось, что мы выполняем всего-навсего учебную задачу, что нас преследуют наши же корабли и что взрывы «глубинок», больно бьющие по слуху, совершенно безопасны.

А обстановка усложнялась: в центральный отсек врывались нарастающие вскрики посылок гидролокаторов, взрывы раздавались уже где-то совсем рядом, от них так звенел корпус лодки, что, казалось, вот-вот начнут лопаться, как орехи под ударом молотка, на подволоке плафоны. Глаза у Михоношина стали бессмысленными, почти дикими. Оставлять его на вахте уже было нельзя, и я приказал отправить матроса во второй отсек.

Нам никак не удавалось уйти от преследования. В запасе был, правда, не совсем желательный для нас, но единственно возможный вариант — прорыв с атакой.

Лодка легла на боевой курс, я с каким-то азартом скомандовал:

— Аппараты — товсь!

В отсеках на миг повисла напряженная тишина, и я бросил в эту тишину короткое, отрывистое: «Пли!»

Лодка легонько вздрогнула, освободившись от солидного груза, а через некоторое время акустики доложили, что две торпеды прошли под целью. Мы расчистили себе проход. Корабли «противника» рыскали в удалении от нас, шумы винтов то усиливались, то затухали и, наконец, совсем исчезли.

Когда улеглось боевое волнение, малость остыв после «боя», я пригласил доктора. Старший лейтенант медицинской службы Виктор Маслов доложил, что Михоношин не пришел еще в себя, но опасного ничего нет: через пару часов нервный шок пройдет, и матрос вполне будет работоспособным. Что касается остальных новичков, то в их поведении каких-либо психологических нюансов замечено не было.

— Держите Михоношина под наблюдением,— сказал я Маслову. — Изучайте, анализируйте. Ценный материал соберете для Лидии Владимировны...— Тут я спохватился, что произнес ее имя, и не совсем к месту добавил: — Вам и самим это пригодится, если диссертацию писать надумаете...

Маслов ответил: «Есть!» — и исчез в горловине люка, а я казнил себя за то, что имя ее так неожиданно вдруг сорвалось с моих уст. Я знал, что Виктор Маслов крайне неравнодушен к Лидии Владимировне.

«Этого еще мне только и не хватало, — подумал я. — Обзавестись соперником в лице своего подчиненного!»

Мне снова назойливо лезли в голову шальные мысли. Я припоминал детали, сравнивал, сопоставлял и делал все это спокойно, беспристрастно. Человек наедине с собой всегда искренен: ему некому и незачем лгать...

Впервые мы встретились с Лидой год назад. Экипаж лодки после большого похода находился тогда в доме отдыха в Отрадном — тихом местечке, затерявшемся среди буйных рощ и цветущих полян средней русской полосы. Я заскочил в Отрадное всего на несколько дней и должен был вместе с командой возвращаться на лодку к себе на Север.

Утром, после дороги, я нежился еще в постели. Было рано, лучи солнца, напористые и горячие, щекотали мои ресницы, и я чувствовал, что спать уже совсем не хочется, но мне было странно и приятно очутиться среди этого неожиданного земного житейского уюта, спокойного, разумного и ненавязчивого, от которого я отвык и который не шел ни в какое сравнение с тесными отсеками лодки.

И вот в такой ранний, тихий час в моей палате раздался голос:

— Это что ж, у нас нарушители распорядка объявились? — Я увидел в дверях молодое и совсем нестрогое лицо. — Вставайте и приходите в кабинет врача, — сказала она тем же тоном и закрыла дверь.

Вставать мне не хотелось, но ее голос был сильнее моего желания. Примерно через полчаса я уже вошел в кабинет и увидел там Маслова.

— Знакомьтесь, товарищ командир, это Лидия Владимировна. — Старший лейтенант держался с достоинством, чувствовалось, что человек он здесь «свой».

Накануне вечером, когда Маслов докладывал мне о всех подробностях, он не преминул упомянуть строгого, очаровательного доктора Лидию Владимировну и добавить, что она не просто присматривает здесь за здоровыми и сильными людьми, а занимается изучением процесса адаптации подводников, ее интересуют проблемы психологических исследований нашего брата моряка. И вот я сидел перед этим «строгим и очаровательным» доктором, слушал ее голос, отвечал на вопросы. Маслова в кабинете не было, он вышел сразу же после того, как представил мне Лидию Владимировну.

Говорила больше она, я не пытался судить о делах, в которых мало разбираюсь. Мне смутно представлялось, как это со временем биология — наука о живом существе — будет рассматриваться на молекулярном и атомарном уровнях.

Она возмущалась, что нет, как таковой, подводной медицины. Космическая, мол, есть, а вот подводной почему-то нет, а она нужна! Тут я соглашался с ней и все больше, уже не мельком, а с любопытством, рассматривал её. Лида то и дело ловила на себе мой настойчивый взгляд и тогда смотрела на меня вприщур, не смущаясь: она, должно быть, давно привыкла к вот таким стерегущим и навязчивым взглядам мужчин. Мне подумалось тогда, что у нее, наверное, твердый характер...

Каждое утро, пока я был в Отрадном, по каким-то обстоятельствам мы встречались с Лидой, обменивались несколькими случайными, ничего не значащими фразами. Были просто знакомыми. А накануне отъезда (мы уезжали рано утром) в конце дня я зашел попрощаться с Лидой. Она встретила меня едва заметной улыбкой, и я впервые приметил в ее взгляде что-то новое, задумчиво-печальное. И она попросила, чтобы я проводил ее до электрички.

Тогда я не понял: действительно ей хотелось, чтобы проводил ее именно я, или она этим дала понять Маслову, который как тень следовал за ней, что между ними ничего нет и быть не может. Но при любом варианте мое положение было неловким и неприглядным...

...Чем дальше лодка уходила в океан, тем чаще мысли мои возвращались в прошлое и на меня наваливалась тоска по берегу; она нежданно врывалась в мою жизнь.

Воспоминания мои стушевывались только под напором боевых тревог, новых дел. Это было похоже на сон, с которым не хотелось расставаться. Время и расстояние усиливали власть того, о ком я думал.

Ночью мы всплыли в Атлантике. Шторм был дикий. Перед этим мы долго находились под водой. Я поднялся на мостик, океан ревел множеством глоток, а мне казалось, что шумит сосновый бор, а я| иду полусонной улицей мимо темных садов, слушая' песню неодетой весны. !

Эту песню я слышал в Отрадном. Мы шли тогда лесом по тропинке и остановились у безобразной березы, что росла на полянке. Лида собрала букетик цветов:

— Возьмите, пусть он согревает вас на севере...

До нас долетел гудок электрички, и вслед за ним где-то над верхушками леса прокатился шум стальных колес и тут же утонул в лесном безмолвии. Лида сказала: «До свидания», я как-то неуклюже, поспешно сжал ее руку...