Бронислав Волохов - Друг мой море

Мне сразу представилось, как будет реагировать на это Шабанов. Если он растерялся на тренировке, когда я снял клапан, то здесь испугается еще больше. И тогда его трудно будет заставить второй раз полезть в торпедный аппарат.

За Ганкина я беспокоился меньше. Считал, что нервы у него покрепче. В общем я рискнул выйти из «затонувшего» корабля. Матросы пошли за мной.

Трос от аварийного буя отыскал быстро. Ухватился за него свободной рукой, поднялся вверх на несколько метров и остановился. Мне надо было пропустить вперед себя Шабанова и Ганкина. Уже здесь я почувствовал, что комбинезон тяжелеет с каждой минутой. Он все-таки пропускал воду, как ни старался я зажимать дырку. Ноги у меня окоченели.

Шабанов спокойно прошел мимо меня, ловко перебирая трос руками. Я ему для порядка еще кивнул: мол, так держать. Проводил приветствием и Ганкина. Вот они сделали первую остановку (чтобы не было резкого перепада давления). «Теперь дойдут, — подумалось мне. — Самое трудное позади».

А в комбинезон воды натекло уже много. Холод сковал мышцы. Не помню, как получилось, что я выронил трос. Меня потащило в сторону и на глубину. Что есть мочи работаю ногами, а к тросу подплыть не могу. Ну, думаю, конец.

Только подумал так, гляжу — ко мне подплывает... Нет, не Ганкин, а Шабанов. По росту определил. Не знаю, как он догадался, что я в беде. Подплыл, схватил меня за руку и потащил к тросу.

Медленно и тяжело я поднимался из глубины. За трос держался мертвой хваткой. Шабанов снизу подталкивал меня.

Так мы прошли несколько метров. Ганкин был уже далеко. Когда я почувствовал, что смогу сам выбраться на поверхность, решил дать знать об этом Шабанову, чтобы он со мной больше не возился. И в этот момент Юра, подталкивая меня, допустил оплошность. Я от ужаса закрыл глаза, когда увидел, с какой стремительностью он полетел вверх. В груди у меня что-то оборвалось — холодное и до крайности неприятное. Я знал, что такое выскочить пробкой из такой глубины...

— Ложись в койку и не терзай душу, — прервал мои размышления вахтенный сигнальщик.

Я ничего не ответил и спустился в лодку.

А утром я проснулся от голоса доктора. Он докладывал командиру: «В легких разрывов нет, травма средняя...»

Я чуть было не крикнул: «Все будет в порядке-е-е!» Но сдержался — командир и доктор вошли ко мне в каюту.

Солнце, красное, как раскаленный диск, вывалилось из-за тучи, нижним краем коснулось линии горизонта, и на морщинистую поверхность моря хлынул свет вечерней зари. Он затопил все вокруг. Небо и вода покрылись густым багрянцем. Среди этих красок маленький остров, укутанный искрящимся снегом, выглядел сказочно. Словно подкрашенный кусок сахара необычных размеров, плавал он как бы в невесомости.

Эту картину надо было представить, надо было довериться воображению. Мичман Федор Данилов доверяться воображению не хотел. Он шел не спеша по тропинке, петляющей между кустарниками, и думал о конкретных делах, видел реальные вещи. Снег скрипел под ногами — свежесть воздуха и крепость холода были приятны после душной комнаты.

Федор понимающе поглядывал на неласковый закат, на скалистый берег, где сидели нахохлившиеся чайки, и тихонько ворчал:

— Определенно быть урагану. Засвирепствует, шельма, ночью.

С той стороны, где садилось солнце, показалась подводная лодка. Она приблизилась к острову, обменялась опознавательными сигналами с постом наблюдения и пошла дальше. Подводники торопились в базу, уходили от надвигающегося шторма.

— Придут вовремя, — почему-то вслух произнес Федор, и мысли перенесли его в тесные отсеки лодки. Он почти реально представил себя в крохотной, как теремок, радиолокационной рубке, где когда-то был его боевой пост. И вот снова на него смотрят горящие разноцветные лампочки приборов. В рубке тишина, спокойствие. Только изредка доносятся короткие слова команд да где-то рядом, в центральном посту, позвякивает машинный телеграф... Скоро и они смолкнут... Лодка придет в базу, а там дом, маленькая Наташка... Наверное, уже начала говорить. Интересно, как она произносит слово «папа»?..

Вдруг Федор почувствовал, как неровно забилось сердце и что-то неприятное защемило в груди. Он чертыхнулся, ускорил шаг...

С тех пор как Федора Данилова перевели на отдаленный пост, прошло уже около года. Казалось бы, за это время можно было смириться со своей долей, но грусть о корабельной службе мешала Федору окончательно войти в роль «хозяина» острова. Где-то глубоко, в самом сердце, как заноза жила у него надежда на то, что он еще вернется на подводную лодку. Вот только бы наладилось здоровье.

То, что служба на лодке приносила большее удовлетворение, Федор не скрывал ни от себя, ни от людей. Там у него все как-то лучше получалось. Дело свое он знал, к нему почтительно относились, у него были друзья. Да и дома чаще бывал, несмотря на то что плавал много. А здесь, как убеждал себя Федор, он не «прижился», не нашел общего языка с подчиненными. Федор уже на всякий случай заготовил рапорт, но о своем намерении ничего никому не говорил. Подождет весны, а там видно будет: скорее всего, попросит, чтобы перевели на корабль или куда-нибудь в другое место.

Но это потом, а пока мичман Данилов — начальник радиотехнического поста, который находится на краю света. Здесь он командир и за все в ответе.

Хозяйство на отдаленном посту небольшое. Начинается оно с причала, у которого стоят шлюпка, катер и на берегу будка дежурного по плавсредствам. К этому причалу швартуются буксиры, когда доставляют с Большой земли продовольствие или почту Летом это бывает часто, зимой — редко, с перебоями.

Примерно в трехстах метрах от причала, на холмике, высоко в небо вытянулась мачта с антенной. В стороне от нее — домик: он глядит в студеный мир замершими матово-седыми окнами.

На северной окраине острова, у самого обрыва, пряча отмороженные лапы, неугомонно шумят две сосны. Они примостились там как будто затем, чтобы сдерживать холодный нордовый ветер.

Раньше на острове было три сосны. Изогнутые, покореженные, они походили друг на дружку, как сестры-близнецы. Однажды налетел ураган, и сосна, что стояла невдалеке от причала, не выдержала. Ураган выворотил ее с корнями и опрокинул с кручи.

Федор посмотрел на то место, где стояла сосна, и ему невольно подумалось: «Если б она не упала, может быть, и дела пошли бы по-другому...»

То, что произошло в ту тревожную ночь, было похоже на какой-то кошмарный сон. Данилова разбудил непонятный стонущий гул. Вскочив с койки, Федор оделся и выбежал во двор. Кромешная темнота ревела бесчисленным множеством глоток. Канонада моря давила на перепонки. Федора охватил ужас. На острове он был человек новый, и подобное видеть ему еще не доводилось.