Бронислав Волохов - Друг мой море

Наваливаясь боком на ветер, Федор сделал несколько шагов и юркнул в соседнюю дверь. После темноты яркий свет больно ударил в глаза, ослепил на некоторое время. Когда Федор осмотрелся, на том месте, где должен сидеть вахтенный радист, он увидел главного старшину Олега Кондрашова. Данилов не понял, почему командир отделения радиометристов в такую пору находится в радиорубке. А потом разглядел сидящего рядом с Кондрашовым матроса Емельянова. И ему все стало ясно.

Кондрашов улыбнулся и тут же обратился к Емельянову.

— Слышите? Нас вызывают. Неужели не слышите? — искренне удивился Кондрашов.

Писклявые знаки морзянки назойливо лезли в уши, а Емельянов не успевал их читать.

Кондрашов спокойно наставлял:

— Отвечайте, что слышимость хорошая и мы готовы принимать радиограмму...

Федор тогда подумал, что Кондрашов заигрывает с Емельяновым, ублажает его прихоти. Он вспомнил тот день, когда Олег Кондрашов, временно исполнявший обязанности начальника поста, передавал ему дела. Они зашли в кочегарку. Им навстречу медленно, неуклюже встал матрос Емельянов и дурашливо ухмыльнулся:

— Извиняюсь, конечно, пардон, но здесь вы можете запачкать китель.

Федор отметил, что в кочегарке беспорядок. Емельянов же не смутился и спросил:

— Можно вам задать один вопрос?

— Задавайте!

Емельянов стал в какую-то неестественную позу, начал с расстановкой:

— Мне хочется быть, ну, скажем, радистом или радиометристом, а я вот тут в дыму и копоти прозябаю. Как, по-вашему, товарищ мичман, могу я приобрести более приличную специальность?

Федору не понравились тон и манера обращения матроса, но он сдержанно ответил:

— Это будет зависеть от вас, от вашего старания. А для начала наведите в кочегарке порядок.

— Спасибо! За мной дело не станет.

Когда Федор и Олег остались одни, Олег сказал:

— Веселый, удалой парень этот Емельянов, но бесшабашный.

— И разболтанный, — строго заметил Федор и задумчиво добавил: — Может, сделать попытку: пусть на радиста поучится.

После того случая Федор несколько раз еще беседовал с Емельяновым, однако симпатии к нему так и не почувствовал. Поэтому, когда увидел, что Кондрашов сидит ночью в радиорубке с Емельяновым, ему стало не по себе, он строго сказал:

— Не время сейчас заниматься этим, товарищ Кондрашов, — и, чтобы оправдать свою раздраженность, добавил: — Ветер свирепый. Если не предпримем мер, от катера и шлюпки останутся щепки.

Федор сделал небольшую паузу, потом, обращаясь к Емельянову, сказал:

— Немедленно отправляйтесь на пирс и заведите дополнительные швартовы с катера. Шлюпку тоже прикрепите понадежнее. Ясно?

Емельянов не успел еще ничего ответить, в разговор вмешался Кондрашов:

— Товарищ мичман, на пирс идти сейчас опасно.

Федор вспыхнул:

— Если Емельянову опасно, тогда пойдете вы.

Кондрашов ответил: «Есть!», оделся и ушел. А через час ободранного, с переломанной ногой Олега принесли в кубрик. Упавшая сосна хлестнула его самой макушкой.

С той ночи Данилов почувствовал себя на острове чужим...

Вороша в памяти прошлое, Федор не заметил, как очутился на пирсе. Рядом с ним выросла фигура Олега Кондрашова. Федор и Олег вошли в будку дежурного. Молча присели на скамеечку, закурили.

— Хорошую хатенку мы с вами смастерили. В тепле можно покурить, — начал первым Кондрашов. — Мы уйдем, а память останется...

Федор глубоко затянулся. Выпуская через нос струйки дыма, отозвался с сожалением:

— Что это за память? Разве такую память по себе люди должны оставлять!

— Завидуете подводникам?

— Нет, просто... Впрочем, вру: завидую!

— Федор Терентьевич, хотите, я отгадаю ваши мысли? — предложил Кондрашов. — Вы сейчас думаете о том, как мы все относимся к вам.

— Правда! — сознался Федор. — А как вы угадали?

— Очень просто. Вы не рассчитывали увидеть меня в эту минуту здесь и пришли сюда. А пришли потому, что считаете себя виноватым прежде всего передо мной. Хотя ни у меня, ни у остальных ребят нет никакого сомнения в том, что вы тогда поступили правильно. На вашем месте я сделал бы так же. Верите этому?

— Оно-то верно, но вышло некрасиво.

— Некрасиво выглядело с моей стороны. Матросы вначале этого не поняли. В их глазах я выглядел героем, который готов ломать себе ноги, защищая их. Потом они разобрались, что к чему. Емельянов тоже понял. Смотрите, какой перелом произошел в его характере. Подтянулся, радиометрист отменный и скоро радиовахту будет самостоятельно нести.

— Так это все ваша заслуга, — вставил Данилов.

— Не будем делить славу, Федор Терентьевич. Без вас я не вывел бы Емельянова в люди. Вы меня извините, что я много говорю. Но иногда полезно и учителю послушать своего ученика. Вы старше меня, у вас больше опыта, а дело мы одно делаем. Вот вам, кажется, не нравится здесь, на острове, хотите снова уйти на корабль. Правильно, масштабы там побольше. А я так считаю: если человек хорош в малых делах, он и в больших будет хорош. А матросы привыкли к вам, искренне уважают.

Федору вдруг захотелось сейчас же, немедленно сказать Кондрашову что-нибудь хорошее и теплое, чтобы тот не думал о нем как о человеке бесчувственном. Однако признаться в том, что расслабился, он стеснялся и поэтому, вставая, спросил только:

— А дежурного по плавсредствам будем на ночь выставлять? Погода что-то портится...

— Я думаю, что надо, Федор Терентьевич, — ответил Кондрашов.

...Серая мгла неожиданно заполнила небо над островом. Густо повалил снег. Пока Федор шел до поста радиометристов, уже началась вьюга. На вахте у радиолокационной станции сидел Емельянов и смотрел, как на индикаторе по часовой стрелке бежала светящаяся черточка, оставляя за собой светло-зеленое кружево. Посылая свои незримые импульсы, локатор шарил по поверхности беспокойного моря. Не встретив на своем пути никаких препятствий, электромагнитные волны где-то далеко-далеко затухали. И я индикаторе не появлялось ни одного «светлячка».

А потом Емельянов вдруг насторожился и растерянно сказал:

— Товарищ мичман, антенна вразнобой вращается с разверткой.

— Это худо. — Данилов придвинулся ближе к индикатору кругового обзора.

— Наверное, ветер нашалил, — высказал свое предположение Емельянов.

Федор задумчиво смотрел на экран. Ничтожно маленькое расстояние разделяло развертку с неподвижным индексом. Все, кто находился в посту, ждали, какое решение примет мичман. Матросы хорошо понимали, что с выходом из строя радиолокационной станции их пост наблюдения теряет свою значимость. А это равносильно тому, что остаться без глаз. Да еще в такую погоду.