Дмитрий Семакин - Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том I

Затем, после громогласного объявления победителей и короткой паузы, наступала кульминация шоу, его апофеоз, — песни и пляски. И вот тут, с точки зрения простых матросов, начиналось самое интересное. Именно эта, основная танцевальная часть выступления и называлась хейва [34] Сегодня, кстати, термином Хейва (Heiva) называется большой таитянский фестиваль искусств и спорта, который проходит ежегодно в июле и который собирает толпы туристов со всего света. (или, правильнее, — хеива: танцы, праздник).

Танцы Отахеите

Танцевали, как правило, совсем юные девушки. И Блай, и Моррисон (а также их предшественники — Кук, Бугенвиль, Форстер и другие), не сговариваясь, описывают телодвижения плясуний примерно в одинаковых выражениях. «Непристойные», «бесстыжие», «вульгарные», «развратные», «похотливые» и тому подобное. Некоторые исследователи делают предположение, что эти оценки — не столько проявление ханжества европейцев или пуританского возмущения цивилизованных людей, сколько скрытое восхищение белых мужчин свободой нравов туземных женщин.

Еще бы. Открытое декольте, обнаженное плечико, нежный локоток или оголенная щиколотка английской девушки XVIII века могли запросто бросить в краску искушенного джентльмена, вызвать неконтролируемый приступ вожделения или даже спровоцировать обморок у особо впечатлительного юноши. А тут…

Перед здоровыми молодыми мужчинами, в подавляющем большинстве неженатыми и не прикасавшимися к женщинам долгие месяцы, на расстоянии вытянутой руки извивались десятки свежих полуголых тел юных красавиц, чья кожа благоухала ароматом тропических цветов и чьи глаза искрились любовью. Сценический костюм молодых вахине состоял всего лишь из короткой набедренной повязки и цветочного ожерелья на груди. И то и другое в процессе танца скидывалось, и девушки продолжали танцевать полностью обнаженными. Их жесты, улыбки, движения бедрами считывались однозначно и недвусмысленно. Они соблазняли. Искушали. Прельщали.

Когда европеец Эпохи Просвещения видел такое своими глазами, его дух повергался в шок, разум возмущался, а плоть предательски начинала трепетать. Даже видавшие виды матросы, прошедшие через многие притоны и клоаки всех портов мира, не раз и не два переболевшие сифилисом или гонореей, имевшие отношения с самыми немыслимыми женщинами легкого поведения, — и те теряли дар речи. А что и говорить о юных гардемаринах и матросах…

Впрочем, танцевали не только девушки. Очень часто шоу ариои завершались выступлениями мужчин. Иногда — весьма своеобразными, если не сказать больше. В записи судового журнала «Баунти» от 11 февраля 1789 года Блай подробно описывает шокировавший его номер, который исполняли трое атлетов: «…их представление было самым непристойным из всех, что я видел до этого…».

Ариои

Кульминацией пантомимы этих обнаженных артистов стали трюки с собственными половыми органами. И это было зрелище не для слабонервных. «…У первого, кто был готов начать, пенис раздулся и деформировался до степени эрекции из-за двойной обмотки веревкой вплотную к лобковой кости, столь тесной, что пенис казался почти оторванным. Второй поднял свои яички к головке пениса и при помощи маленькой полоски ткани перевязал их вокруг несколько раз, держа вверх по направлению к животу, и в то же самое время растягивая их очень сильно до тех пор, пока они не стали примерно в фут длиной, при этом перевязка не давала им упасть; оба яичка и головка пениса напоминали три маленьких шарика на конце. Третий персонаж оказался еще более ужасающим, чем остальные два; схватив обеими руками край мошонки, он оттянул ее с такой силой, что пенис полностью исчез из виду, а мошонка невероятно удлинилась. Подобным образом они несколько минут танцевали по кругу, когда я пожелал, чтобы они прекратили, и хейва закончилась; представление, однако, вызвало много смеха среди зрителей…».

Подобное зрелище, так веселившее местных жителей, конечно, потрясало любого европейца.

Но у ариои существовал еще один обычай, который поражал первых визитеров не меньше, чем их экстравагантные выступления. Убийство собственных новорожденных детей.

Блая, как отца двоих маленьких дочерей, это особенно шокировало. Так капитан «Баунти», ежедневно пируя с таитянской знатью, очень скоро узнал, что его тайо, вождь Таина, этот пугливый и хитрый толстяк, оказывается, в молодости сам был ариои, и тоже убил своего первого ребенка. Правда, потом, перед рождением наследника Ту, все-таки вышел из секты.

На страницах дневника потрясенный Блай спрашивает себя, чем обусловлено существование столь странной группы людей — шутов и воинов, ведущих разнузданную сексуальную жизнь и убивающих своих новорожденных детей? И сам же пытается ответить: чтобы «предотвратить перенаселение». Он цитирует кого-то из таитян: «Уорроу уорроу но те майтите, уорроу уорроу те тата» — у нас слишком много детей и слишком много людей.

Блай приводит ужаснувший его пример одного из ариои — вождя по имени Тепаху и его жены. В течение последних лет женщина восемь раз разрешалась от бремени, и все восемь младенцев были убиты родителями собственноручно и без капли сожаления. Уму непостижимо, комментирует Блай, как человеческие существа могут быть настолько лишены естественного желания сохранить своему потомству жизнь. Он пишет: «…Разумнее было бы прийти к выводу, что смерть этих малюток стала не актом выбора самих родителей; но что они были принесены в жертву в угоду какому-то варварскому предрассудку, с которым мы не знакомы…». Убивая своих родных детей, чета Тепаху, тем не менее, воспитывала своего племянника как своего наследника, и относилась к нему исключительно нежно…

Далее командир «Баунти», как подобает истинному гуманисту и человеку Эпохи Просвещения, пускается в рассуждения о том, что неплохо было бы часть таитян переселить в Новую Голландию (Австралию) — места там много, а людей мало. Дескать, это обоюдно уравновесило бы плотность населения и способствовало бы взаимопроникновению культур.

Впрочем, пока культуры взаимопроникали друг в друга несколько по-иному. Сразу после того, как ариои покинули бухту Матаваи, на борту «Баунти» участились кражи.

3 ноября после полудня обнаружилась пропажа рулевой петли с баркаса. Таитяне, как всегда толпившиеся на палубе, только пожимали плечами. Матрос, дежуривший у лодки тоже ничего не видел.