Николай Прокудин - Юляшка-Потеряшка находит друзей [СИ]

— Шантаж! А если ты такой добрый, то зачем ты каждый день гоняешь этого милого и совершенно безобидного Крыса? Он, между прочим, тоже круглый сирота, — проскрипел старый попугай.

— Ладно, сдаюсь, вы меня поймали! Давайте заключим договор: на время плавания объявляем перемирие. Я больше не стану гонять Крыса, а вы не выдадите моих новых знакомых.

— Договорились! — обрадовался крысак и вылез из темного угла.

Ударили по лапам и разошлись кто куда: Крыс — в темный трюм, кот — в каюту, а Гогель — на жердочку, поближе к кормушке, где его ждал отличный завтрак.

Но старый болтун Гогель, конечно, проговорился.

А получилось это так. Капитан только собрался отдохнуть, как попугай огласил каюту подобострастным воплем: «Слава капитану Шромму! Да здравствует великий покоритель морей!»

Последнюю фразу Гогель придумал не сам, а услышал по радио.

Арнольд Вольдемарович Шромм пропустил лесть мимо ушей, но все же положил в кормушку кусок зеленого яблока, чтобы пернатый друг подкрепился витаминами. Затем он взял с полки книгу — почитать на сон грядущий. Но прежде, как и каждый вечер, капитан задал попугаю свой обычный вопрос: что нового на корабле? Гогель, прижал яблоко лапкой к жердочке и, поклевывая фрукт, принялся болтать обо всем по порядку. И даже понимая, что нарушает честное попугайское слово, все равно не мог остановиться, потому что был болтуном от природы. Эх, не зря Василиск его постоянно дразнил: «Попка дурак…» Попка оказался еще и предателем.

— Никакого порядка на судне! Кор-р-рмят дешевыми яблоками, а где мои законные бананы? Где авокадо? Кто сожр-р-рал все плоды манго? — орал разошедшийся не на шутку Гогель. — Кор-р-раблем явно заправляет рыжий облезлый кот! Кого хочет, того и проводит на судно без всякого билета! Интер-р-ресно, а есть ли у нас на кор-р-рабле капитан? И как его в таком случае зовут? Кот Василиск? Или нашей стар-р-рой посудиной уже никто не командует?

Капитан отложил в сторону книгу и стал прислушиваться к болтовне старого ворчуна. Ведь капитан не раз узнавал последние новости от своей птицы.

А попугай продолжал ворчать:

— Вахтенные матросы по ночам спят, а дети по палубе шляются, телевизоры самоходные носятся. Лишний груз возим по морю. Контр-р-рабанда! Кошмар-р-р! — Гогель любил грассировать буквой «эр». Ему нравились слова, в которых была хотя бы одна эта буква. А если в слове букв «эр» было две или три, то какаду мог повторять его целую неделю, пока у капитана не начинала болеть голова. Тогда капитан Шромм сердился и отправлял птицу в ссылку, на перевоспитание, — в машинное отделение к механику Шарову. Там под грохот дизелей попугай, совершенно оглушенный, замолкал и впадал в транс. Но уже через час-другой Арнольд Вольдемарович начинал скучать без своего попугая и возвращал Гогеля в каюту. Однако какаду в знак протеста пару дней был нем как рыба. Но со временем хозяин и птица заключали мировую. И попугай, как и прежде, радостно вопил на весь корабль без всякого смысла: «Да здр-р-р-авствует Ар-рнольд Вольдемар-р-рович! Ур-р-ра, товар-р-рищи! Фрегат, полный впер-р-ред! Поднять паруса!»

Но на этот раз Гогель нес такую чушь, что капитан начал прислушиваться и наконец понял, что попугай пытается ему рассказать о вполне реальном событии.

— Гогель! — обратился капитан к птице. — Какой телевизор? Что за безбилетники? Откуда на корабле могла появиться девочка?

Попугай быстро сложил крылья и закрыл клюв, но было уже поздно.

— А ну отвечай, громкоговоритель в перьях! При чем здесь нарушители и кот Василиск? Какие еще зайцы появились на корабле? — допрашивал попугая капитан. — Если будешь молчать и запираться, то станешь соучастником заговора! Всех смутьянов повесим на рее, а из тебя сделаем новую пухово-перьевую подушку!

Капитан был добрым человеком, и в осуществление его угрозы попугай не поверил, наоборот, он громко расхохотался, подражая хриплому смеху боцмана.

— Нас не запугаешь!

— Ну, хорошо, сам напрашиваешься на неприятности! Отправлю тебя опять в ссылку. На месяц! В трюм! К механику! — пригрозил ему капитан, потому что даже у доброго человека терпение не безгранично.

При воспоминании о машинном отделении перья у попугая стали дыбом. И он не выдержал и пронзительно завопил:

— Спр-р-рашиваешь, как понимать? Ар-р-рнольд, оглянись вокруг! Да у тебя, мой капитан, по кор-р-раблю скоро не только телевизоры, но и утюги, и пылесосы бр-р-родить начнут! Эх ты, несчастный судоводитель р-р-ржавой посудины…

Ржавая посудина — ну это был явный перебор! Конечно, корабль был не новый, но ржавым он не был! Обычный, нормальный теплоход среднего возраста. Обиженный попугай явно преувеличивал. Однако капитан Шромм даже не подумал обижаться, он был не на шутку встревожен:

— Какой еще утюг ходячий? Какой пылесос? — пытался хоть что-то понять капитан.

— Пока только один телевизор-р-р! — поправил его попугай.

— Телевизор? Как он ходит по палубе? — Капитан задумчиво почесал крючковатый, как у орла, нос и вновь переспросил: — А ты часом не врешь, что телевизор сам ходит?

— Не знаю как, но ходит сам. Пр-равда, сейчас он не ходит, а скр-р-рывается в пустующей в каюте буфетчицы…

Таким образом, болтливый Гогель выдал тайну и нарушил свое слово. Как ни странно, попугай не испытал при этом ни малейших угрызений совести.

— Ну-ка, сопроводи меня! — велел капитан и согнал попугая с жердочки. — И без глупостей! Напоминаю о ссылке в машинное отделение…

— Это пр-р-роизвол! — возмутилась птица. Но через минуту попугай благоразумно стал показывать дорогу к каюте «злоумышленников».

Пришло время рассказать историю появления попугая на судне. Однажды во время стоянки в тропическом порту матросы заметили, что на мачте сидит большая птица. Затем она спустилась к поручню возле камбуза. Видимо, что-то необычное привлекло внимание попугая. Возможно, это была яркая майка кока, или звуки игры на гитаре, которые извлекал из нее боцман, а может быть, блестящая кокарда на фуражке капитана. Добродушный кок угостил пернатого пришельца кокосом и насыпал пшена. Птица не спеша все съела и упорхнула. На второй день попугай появился снова, но, на этот раз, склевав угощение, какаду никуда не улетал. Капитан взял его жить к себе в каюту.

Экипаж стал думать: какое же имя дать птице. Какаду буквально за несколько дней выучил сотни русских слов и выкрикивал их к месту и не к месту. Иногда, оставшись один, он тихо бормотал что-то на португальском, испанском, английском и французском языках. Попугай оказался полиглотом.

Кок Шницилев предложил за большой ум назвать какаду в честь философа — Гегелем, а боцман, глядя на большой клюв — Гоголем, в честь великого русского писателя. Но какаду никак не удавалось правильно повторить ни ту, ни другую фамилию. Когда его в шутку спрашивали: попка, как тебя зовут, то он отвечал либо Гигель, либо Гогель. Но чаще попугай откликался на Гогеля. Экипаж решил: пусть будет по-попугаевому: Гогель так Гогель!