Николай Прокудин - Юляшка-Потеряшка находит друзей [СИ]

Болтливость какаду никого не удивляла. Мало ли на свете говорящих попугаев! Но вскоре на корабле, к всеобщему изумлению, стали разговаривать и кот, и даже крысак. Это необычное явление поначалу многих насторожило. Механик первым сделал вывод: на корабле что-то не чисто, происходит нечто странное или даже аномальное.

— Смотрите, какие наши животные стали умные. И не просто повторяют за экипажем слова, но и беседуют друг с другом! Совсем как люди! Что это? Чудо? Последствие какого-то катаклизма? И тут кого-то осенило: вспомнили, что недавно судно действительно терпело бедствие в Саргассовом море, в районе так называемого «Бермудского треугольника». А дело было так. Бушевал сильный шторм: без конца сверкала молния, гремел гром, потоки воды заливали палубу и надстройки. Внезапно вокруг корабля появилось сильное свечение, и теплоход стал переливаться всеми цветами радуги. Судно качнулось и вздрогнуло. Заглох двигатель. Вскоре обнаружили, что корабль получил сильные повреждения. И в этот момент буря неожиданно стихла, а свечение исчезло. Моряки бросили якорь вблизи рифов и несколько дней ремонтировали поврежденный корабль. Немного позднее капитан узнал, какая смертельная опасность подстерегала тогда моряков: во время шторма пропали сразу несколько кораблей. Но самым удивительным было то, что животные на «Жемчужине» после шторма стали думать и разговаривать не хуже людей.

Но и это было не всё. Корабельный боцман Якорев вдруг стал петь, рисовать картины и писать стихи. Кок Шницелев как-то обнаружил в каюте его картины и был очень удивлен.

— Это что такое, Петрович? Что за художества?

— Понимаешь, эта живопись называется экспрессионизм, я работаю в стиле Дали.

— Точно, какая-то это очень непонятная… даль! Эх, Якорев, куда-то ты ушел в своем творчестве! Не слишком ли у тебя, Петрович, богатый внутренний мир? Как бы ты в нем не заблудился…

Кок ничего не знал о гениальном художнике Сальвадоре Дали, и вообще, он плохо разбирался в живописи, поэтому расспросы прекратил.

Боцман Якорев после этого разговора больше никому не показывал свои картины. Разумеется, кроме попугая. Гогель, как настоящий ценитель прекрасного, часто хвалил творения непризнанного гения:

— Прелестно! Гениально! Какие насыщенные краски, какая яркая палитра! Какой неуемный полет искрометной фантазии! Какая экспрессия!

Картины Якорев теперь рисовал тайком, зато стихи Петрович любил читать вслух всему экипажу, особенно во время приема пищи. Поэзия боцмана была матросам гораздо ближе: незамысловатые четверостишья о море, о штормах, о небе. Моряки такие стишки одобряли. Декламацию стихов в авторском исполнении даже капитан приходил послушать. Но на этом чудачества боцмана не прекратились. Позже Якорев занялся самообразованием и ударился в непонятное музыкальное новаторство. Впрочем, на гитаре боцман умел играть давно, но теперь он стал настоящим виртуозом! Экипаж теплохода гордился Петровичем. Еще бы! Ни на одном корабле российского, а возможно, и зарубежных флотов не было такого талантливого боцмана! Только капитан переживал: как бы не заметили таланты Якорева отечественные или иностранные импресарио и не заманили бы простодушного Петровича в сети шоубизнеса…

Попугай-доносчик летел по коридору, часто махая крыльями и громко ругаясь, а капитан, едва поспевая, бежал за ним по палубе. По пути капитан позвал боцмана. Якорев оторвался от мольберта, отложил в сторону краски и кисти, прихватил связку ключей и ломик, на тот случай, если каюта окажется забаррикадирована, и дверь «зайцы» добровольно не откроют. Подойдя к каюте, боцман без усилий вскрыл давно пустующее помещение буфетчицы. Моряки вошли внутрь и остолбенели.

Попугай не соврал: на койке поверх одеяла спала маленькая девочка, а за столом сидел старый телевизор, который играл с котом Василиском в домино.

— Ну вот, «козла» они уже забили! — заверещал попугай, пытаясь заглушить голос совести: ведь он нарушил данное Василиску слово. — Ага! Р-раньше они были мирными нарушителями гр-р-раницы, а теперь еще и устр-роили игор-р-рное заведение. Можно сказать, ор-р-рганизовали казино! Милиция!

— Кыш! — прикрикнул на попугая боцман. — Не каркай!

При появлении капитана кот мгновенно спрятался под стол, а Мерцалкин, как ни в чем не бывало, включил новостную программу спутникового телеканала и притворился обычным телевизором. Девочка от шума проснулась и громко заплакала. Слезы в два ручья потекли по веснушчатым щекам, губы распухли, носик-кнопка стал красного цвета.

— Нет, столько слез нам не нужно! — капитан подошел к девочке и взял малышку на руки. — Нам слезы вообще не нужны! И так вокруг огромное соленое море, незачем дополнительную сырость на корабле разводить. Тебя как зовут?

— Юляшка-Потеряшка!

— Вот те раз! — удивился боцман Якорев. — Я таких имен и не слышал. Милая Потеряшечка, не плачь! А фамилия у тебя есть?

— Есть! — ответила сквозь слезы девочка.

— Сейчас моя фамилия Забываева. Она мне больше нравится, чем прозвище Потеряшка, а настоящее имя — Юля.

— Юля Забываева? А почему сейчас? — удивился боцман. — Девочка, а раньше какая у тебя была фамилия?

— Прежнюю фамилию я не помню: я тогда была маленькой.

— Значит, сейчас ты уже большая? — улыбнулся капитан. — Сколько же тебе лет, Забываева, по прозвищу Потеряшка?

— Седьмой год! Я уже большая! — ответила серьезно девочка. — Только Потеряшка не совсем прозвище. Это теперь мое второе имя, потому что у меня был провал памяти, и я долго не могла вспомнить, что меня зовут Юля.

— Ого! Рассуждает совсем как взрослая! — удивился боцман. — И какая смелая!

— Девочка, как ты сюда попала? И что это за странный компаньон с тобой в каюте? Как сумела пронести на корабль этот старый телевизионный ящик? — спросил капитан, когда девочка немного успокоилась.

— Это — мой друг! И Мерцалкин никакой не ящик, он экспериментальный прибор. Он сам сюда пришел! Он умеет думать, разговаривать, ходить! Вот так! Большое спасибо вашему корабельному коту. Этот замечательный котик Василиск нас приютил, он очень хороший и добрый.

— Однако! Опять чудеса! — воскликнул боцман. — Юлечка, неужели это правда, и телевизор умеет думать! У нас коку Шницелеву тридцать семь лет, а думать он так и не научился. Обладает многими талантами, но до того медленно соображает, что порции сосчитать не может и суп регулярно забывает посолить!

— Кот, говоришь, приютил?! Этого кота мы давно знаем! Он наш, местный. Эй! Прохвост рыжий! Кот, ты где? — капитан нахмурился, оглянулся, отыскивая глазами спрятавшегося кота.

Потеряшка приподняла край скатерти, заглянула и поманила кота: