Геннадий Савичев - Только море

Однажды нас снова вызвал капитан-лейтенант Сенюш- кин. У него в каюте находились двое мужчин в синих беретах и в очках с толстыми выпуклыми стеклами. Оба они очень походили друг на друга: розовощекие, полные и веселые.

— Вот товарищи из кинохроники, — сказал Сенюш- кин, — хотят снять вас в киножурнал.

— Мы думаем снять одного, — уточнили кинематографисты.

— Да, конечно, одного, — рассеянно ответил Сенюшкин и внимательно посмотрел на меня и Антона.

Антон кашлянул в кулак и сказал:

— Я думаю, что надо на съемки назначить Федина. Он держится на акваплане лучше.

— Ну что ж, Федин так Федин, — сказал Сенюшкин и добавил, обращаясь к Антону: — А вы будете дублером.

Операторы из кинохроники осмотрели меня со всех сторон и, перебивая друг друга, сказали, что попытаются снять крупным планом, так, чтобы на весь экран было мое лицо.

Я чувствовал себя настоящим киноактером. Шутка ли, попасть в кино, да еще крупным планом. Антон сказал мне:

— Мы как космонавты. Ты аквапланист номер один, а я твой дублер.

Вечером я и Антон пошли в увольнение. Это был чудесный вечер. С нами была еще и Елочка. Кто такая Елочка? Ну как вам сказать. Это девушка, с которой я дружу. Между нами говоря, зовут ее Леной, но я называю ее Елочкой. Это имя очень подходит к ней. Почему? Трудно сказать. Наверное, потому, что она очень аккуратная и хрупкая и платье у нее колокольчиком, как ветви у ели.

Конечно, весь вечер только и было разговоров что про крупный план. Елочка смотрела на меня восхищенно и говорила:

— Честное слово, я не пропущу ни одного сеанса. Буду сидеть с утра до вечера в кино.

— Я тоже не пропущу, — сказал Антон.

Да, это был очень хороший вечер.

Ночью Антон разбудил меня. Я уставился на него сонными глазами:

— Неужели подъем?

— У меня идея, — зашептал Антон, — А что, если на лицевую сторону акваплана прикрепить рифленую резинку? Стоять будет легче.

Мне очень хотелось спать. Я посмотрел на его возбужденное лицо и сказал:

— Давай об этом поговорим завтра.

Следующие тренировки были уже вместе с операторами кинохроники. Они мчались на соседнем катере и, как дулами пулеметов, целились в меня объективами. Временами они приближались совсем близко, и тогда я догадывался, что это как раз для крупного плана. Мне захотелось выглядеть поэффектнее. Я выгнул грудь и свалился в воду. Зрелище было довольно жалким. В пенистой воде я барахтался как котенок.

Операторы почесали затылки и пошли к Сенюшкину. На следующий день капитан-лейтенант сказал, что основным будет Антон, а я дублером.

Вначале я не хотел этому верить. Но когда увидел, как объективы целились на Антона, мне стало не по себе. Ведь Елочка и все мои знакомые уже знали о моем участии в кино. Да что там знакомые! Весь экипаж корабля только и разговаривал о крупном плане. И вот все летело кувырком. После тренировки Антон спросил:

— Ну как я выглядел?

«Радуется, — подумал я со злостью, — радуется моему позору».

Я не ответил и, круто повернувшись, пошел на бак. Антон догнал меня:

— Как насчет увольнения? Елочка будет ждать.

— Оставь меня в покое, — крикнул я зло Антону. — Можешь сам идти. Ты же теперь кинозвезда.

— Чудак, — сказал Антон, пожав плечами.

И вот наступил день показательных выступлений. Для всех это радостный, веселый праздник, а для меня… На душе скверно. Хочется выть от досады. Мне кажется, что все моряки на корабле глядят на меня с усмешкой: «Посмотрите на хвастунишку!» Вот уже и катер спустили на воду. Выкрашенный свежей, яркой краской, он выглядит как игрушка. Такой, конечно, не стыдно показать и в кино. И вдруг ко мне подбежал рассыльный:

— Быстро в катер. Пойдешь на акваплане.

Я поразился:

— Не может быть.

— Точно, — сказал рассыльный, — капитан-лейтенант Сенюшкин приказал.

Не помня себя бросился к трапу. Меня уже ждали. Антона я не видел. В тот момент, признаться, было не до него.

События развертывались стремительно. По команде руководителя аквапланистов катера рванулись с места. Я встал на ноги и почувствовал привычное, живое дрожание акваплана. Ну, теперь меня не отдерешь от него даже силой! Я слился с аквапланом. Вперед!

Мы понеслись к трибунам. Рядом мчался катер с операторами. Сейчас па меня смотрели тысячи глаз с трибун и фиолетовые зрачки кинокамер. Привычно и празднично гудел ветер. В какой-то момент я услышал грохот аплодисментов.

Уже гораздо позже я вспомнил об Антоне. Почему все же на акваплане пошел я, а не он?

Я пошел к Сенюшкину и спросил его об этом.

Капитан-лейтенант недоуменно пожал плечами и ответил:

— Разве вы не знали? Ваш товарищ сказал, что он плохо себя чувствует.

Жгучая кровь бросилась мне в лицо. Я отлично знал, что Антон не болен. И вообще я сомневался, что он когда- нибудь может заболеть. Значит… значит, отказался только ради меня?

Я бросился в кубрик. Антона там не было. Выскочил на бак, обежал всю палубу и нашел его на ходовом мостике. Антон смотрел на бухту. В синеве небес полоскались флаги. Я подошел к Антону. В тот момент я не видел ни флагов, ни кораблей, ни моря, ни неба. Я видел его лицо, его глаза. Если бы снять в ту минуту на пленку это лицо, оно, конечно, заняло бы весь экран.

Я сказал хрипло:

— Спасибо тебе, дружище. — И добавил: — Прости меня, если можешь.

Антон улыбнулся знакомой мне добродушной улыбкой.

— К чему эти сентиментальности? Мы же друзья.

У входа на завод командир задержался дольше обычного. Хмурая, невыспавшаяся вахтерша, одетая в черную шинель с синим кантом и повязанная теплым пуховым платком, проверяла пропуск. Она недоверчиво посматривала то на лицо моряка, то на большие электрические часы, висевшие за ее спиной на пыльной стене. Стрелки часов показывали пять утра.

— Значит, на корабль? — в третий раз переспросила вахтерша.

— Да, на корабль, — терпеливо ответил офицер, замечая, что у спрашивающей на широком румяном лице темнеют усы. Это показалось ему вполне естественным. Ведь висит же у нее револьвер на широком ремне. Вахтерша вздохнула. Вероятно, ей не очень-то хотелось пропускать на территорию завода в неурочное время. Но пропуск в порядке.

— Проходите, — наконец с сожалением произнесла она и потрогала потертую кобуру розовыми пальцами. Это следовало понимать так: «Иди уж, коли тебе не спится».

Офицер усмехнулся и зашагал знакомой брусчатой дорогой. Дорога вела к причальной стенке. В прохладном воздухе, пропитанном влагой предутреннего тумана, разлилась трепетная тишина. Временами она нарушалась резкими пронзительными звуками: лязгом буферов товарных платформ, которые, тяжело дыша, толкал небольшой паровоз, и скрежетом металла. Где-то что-то ухало и шипело. Завод не спал. Очень высоко, на вершине портальных кранов, вспыхнула электросварка. Пылали огнями огромные корпуса цехов, а за цехами возвышалась темная громада корабля. Командир ускорил шаг.